Потом были десятки голубых, красных, желтых солнц, гигантов и карликов, с планетами и без них, вращающихся вокруг черных дыр и нейтронных звезд, в шаровых скоплениях, в эллиптических, спиральных и не имеющих определенной формы галактиках. Однажды Шаламов вышел из метро, выращенного в системе квазара, и в течение суток любовался грандиозной картиной горящего обломка праматерии, сохранившегося с момента Большого Взрыва Вселенной.
А потом идущий внутри Шаламова процесс распада психики достиг той стадии, когда включение памяти «черного человека» стало уже не раздражающим, а приятным фактором, хотя сам Даниил не понимал, что при этом состояние озарения сопровождается устойчивым безразличием ко всему, что еще так недавно казалось интересным и волновало душу. Вспыхивающее восхищение быстро сменялось равнодушием, интерес к новым ощущениям гас, разгорался ненадолго и снова потухал; человеческая психика все еще боролась за власть внутри Шаламова, но силы были уже неравны – подсознание, принадлежащее маатанской психике, постепенно подчиняло сознание, и таявшему человеческому «я» все труднее было контролировать поступки хозяина. Спасти личность Шаламова могла только немедленная операция.
Вернулись головные боли, появилась тяга к обычной человеческой пище, несмотря на то что спасатель не был голоден, приспособив организм к прямому поглощению энергии, как это делали «черные люди».
Спустя неделю с начала путешествия Шаламов заметил, что за ним следует тот самый непонятный орилоунский автомат с «миллионом глаз», с которым он столкнулся еще на Страже Горловины, когда гнался за сбежавшим маатанином. На запросы «глазастый» фантом не отвечал, только смотрел, а когда Шаламов брался за пистолет – исчезал, словно понимая, к чему это может привести. Однако исчезал ненадолго, на час-два, чтобы потом выскользнуть из ниоткуда, как стеклянная змея, и превратиться в зыбкое полупрозрачное облако со множеством живых, внимательных, вразнобой мигающих глаз.
На вопрос Шаламова: что это такое? – «черный человек» ответил коротким: «Было всегда», – но пояснять свой ответ не стал. В конце концов спасатель привык к необычному преследователю, будто к детали пейзажа, и перестал обращать на него внимание: «глазастый» был безвреден и представлял собой скорее всего автомат-наблюдатель.
Почувствовав, что ему становится хуже, Шаламов решил серьезно поговорить с маатанином: многое из того, что всплывало в сознании из хранившихся в памяти запасов маатанских знаний, оставалось непонятным, хотя спасатель уже знал главное: кто такие маатане, как возникла их «цивилизация», что такое Орилоух и для чего создан Страж Горловины. Но оставались «темными» знания, передаваемые маатанами из поколения в поколение и не используемые ими в повседневной жизни; вот они-то и будоражили остатки человеческого любопытства Даниила. Ему казалось, найди он ответ на все загадки – и его болезнь прекратится сама собой, или он сможет вообще вылечить себя сам, без помощи хирурга Мальгина и земных врачей, поэтому Шаламов наконец перестал метаться по неизвестно кем созданной сети мгновенного масс-транспорта и попытался разговорить молчаливого «черного человека», полного непонятной тоски и скорби.
Вышли они в угрюмом дождливом мире с низкими, зеленоватыми тучами, нависшими над серо-коричневыми, рябыми от дождя водоемами и голой скалистой почвой, черной и блестящей от пленки воды.
Джордж определил, что вода в этом мире насыщена целой смесью кислот от серной до плавиковой, и Шаламов вынужден был вернуться в сухой грот метро: глазастый орилоунский автомат остался висеть снаружи – видимо, погода ему нравилась.
Шаламов уже знал, что «черные люди» не имеют имен, хотя это и не мешало им различать друг друга, но для определенности называл «своего» маатанина Отшельником.
– Послушай, старик, – просигналил он мысленно, свободно переходя на маатанский. – Я, конечно, мог бы оставить тебя помирать, коль уж тебе приспичило, но все же войди в положение, мне тяжело носить в себе драгоценный груз, не зная, как и где его можно применить. Откуда пришли ваши хозяева, Вершители, как ты выражаешься, я понял, но зачем они оставили вас одних? Да и орилоунов тоже? Бросили за ненадобностью или рассчитывали вернуться? И почему тогда не вернулись? Ведь прошли уже тысячи лет, если не миллионы.
– Маатане давно перестать быть теми, кем их создали Вершители, и хозяев у них нет.
– Обиделся? А с виду камень камнем. Ладно, мне все равно непонятно, зачем эти самые Вершители прорвались в нашу Вселенную из своей, сотворили вас, орилоунов, колоссальную систему мгновенного перемещения, охватившую десятки галактик, и ушли. Кстати, ты на самом деле не знаешь, что это за «мешок с глазами» сопровождает нас?
– Так было всегда. Сначала появились они, потом Вершители. Сделать Орилоух. Орилоуны создать нас… мы искусственные существа.
– Ну, это я знаю. М-да, понятно… что ничего не понятно. Как хоть выглядят Вершители? Ты их видел?
– Они везде и нигде, они могут быть всем и ничем, от атома до звезды, они принимать любой облик…
– Ну-ну, не пересказывай только всю свою религию, я сыт ею по горло. Похоже, вы деградируете, Отшельник, вас хватило только на то, чтобы создать религию, а запасы знаний, добытые для вас Вершителями, вы умудрились запихнуть в себя и забыть про них. Зря я тебя таскаю за собой, плохой ты помощник, а гид и вовсе никудышный. Кто бы мог заглянуть мне в башку и выпустить на волю все, что там записано?..
Шаламов вздохнул. Его мутило, голова раскалывалась от боли, хотелось принять душ, выпить молока и лечь спать в чистую, благоухающую свежестью постель, хотя, с другой стороны, он отлично знал, что ни в чем таком не нуждается.
– М-да, вахлак ты, Отшельник, прости меня, Господи! Сколько в тебе запасено информации – а поговорить не о чем.
– Не видеть смысла, хомо.
– Зато я вижу, дубина ты стоеросовая! Мне на Землю надо, хочу забрать с собой… свою половину, а ты не хочешь помочь.
– Что значит «свою половину»? Ты – не есть целое?
– Не поймешь. Она поможет мне, да и вдвоем веселей будет. Как туда добраться? Можно ли нащупать канал связи с метро на Земле?
– Попросить орилоуна, он доставить тебя, куда надо.
– А разве орилоунские метро соединены не случайным образом?
– Это не есть рационально. Каждый соединяться с каждым.
Шаламов присвистнул.
– Ну и дурака же я свалял! Надо было раньше сообразить. Что ж, лучше поздно, чем никогда. В таком случае поехали домой. И не возражай, не поможет. Побудешь гостем, покажу Землю, нашу жизнь. Ведь тебе все равно, где помирать?
– Снова хомо упоминать этот странное понятие «помирать», хотя я и понимать, о чем идти речь. В лексиконе маатан нет такое понятие, и, если маатанин терять интерес к жизни или исчерпать лимит бытия, это не значит, что он хотеть собраться «помирать».
– Отшельник, не надо выкомуривать, нагнетать страсти вокруг маатанской смерти, ваша «философия» мне известна. Я мог бы вообще с тобой не церемониться, зная, кого спас у Горловины, а я, как видишь, еще довольно вежлив с тобой.
