– Выполняю.
Лондон с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на маатанина – люк в грузовой отсек куттера был открыт, но от напряжения в глазах поплыли огненные круги, и разглядеть, что делает «черный человек», не удалось.
«Это величайшая из бомб!» – проявились в памяти слова Клима Мальгина. Ледяной озноб пробежал по спине, по лицу стекали капли горячего пота. «Я сейчас представляю собой спай термоэлемента, – почти спокойно подумал Лондон, – и через меня, наверное, течет ток… Хорошо, что службой наработан опыт внезапности, все точно знают, что делать, и не путаются под ногами даже при появлении таких невероятнейших casus imponsus
[57]
… И спасибо Шаламову, что взял куттер формулы «три „эс“
[58]
, в другой машине я бы не выдержал такого набора скорости…
– Выходим в расчетную сферу рандеву, – доложил инк. – Торможение до двадцати единиц в импульсе. Может быть, я вас катапультирую раньше?
– Выдержу, – пробормотал Лондон, собираясь в комок. – Кому повешенному быть, тот не утонет.
И вдруг перед глазами разгорелось облачко алых искр, хотя на самом деле это был фантом пси-связи. Из облачка вытекли три ручейка света, которые превратились в дрожащие строчки на английском языке: «Человек, уходи! Я не в состоянии контролировать балансы энергии «эго», через несколько секунд произойдет спонтанный разряд. Ваш друг прав: в настоящий момент я – бомба. Уходи!»
– Погоди! – взмолился Лондон, пытаясь встать. – Продержись чуть-чуть, осталось совсем немного, минута-две, и тебя заберет джамп-шлюп…
«Мое бытие – нуль, прощай, человек…»
Лондон встал – при шести «же» ускорения! – сполз на пол кабины, пытаясь сквозь кровавый туман разглядеть люк в грузовой отсек, и в этот миг в кабине возникло и окутало человека переливчатое облако, наполненное странной икрой: в каждой икринке – глаз!
«Орилоунский «призрак»!» – подумал без удивления Лондон, продолжая ползти к люку, нащупал края, приподнялся, и ему показалось, что маатанин плюнул в него струей черного пламени…
Мальгин выключил проектор и некоторое время сидел с эмканом на голове, вспоминая спокойное и уверенное лицо Майкла Лондона, потом снял легкую дужку эмкана – аппарата пси-управления, подержал над столом и отпустил. Дуга превратилась в бутон цветка, втянулась в блестящую гладкую поверхность, в глубине которой разгорались и гасли строки сообщений внутриинститутской информсети.
Итак, совершенно очевидно, что, если бы не орилоунский «глазастый» фантом, «черный человек» взорвался бы по-настоящему и загадил атмосферу, как тысяча Чернобылей, вместе взятых! Мальгин невольно поежился. Спаси и помилуй!.. Но энергетического взрыва не произошло. То ли «глазастый» поглотил всю энергию маатанина, то ли направил ее куда-то по запредельной «струне» в иное пространство, то ли закапсулировал в себе неизвестным образом. Зато он не успел предотвратить другой взрыв – информационный, и разряд пришелся на бедную голову Майкла Лондона, бывшего начальника отдела безопасности, человека решительного и смелого. Как говорится, рок обреченного найдет. А в результате мы теперь имеем не одного, а двух нелюдей, Шаламова и Лондона, две нечеловеческие вселенные, с которыми необходимо заново устанавливать связь. Впрочем…
Мальгин выключил аппаратуру кабинета и вызвал Зарембу.
Впрочем, имеем мы всего лишь одного монстра – Лондона, и где сейчас второй – Дан Шаламов, – неизвестно.
Бывший курьер-спасатель ушел от них еще тогда, почти четыре месяца назад, после схватки на Симушире, когда Ромашин разрядил в него гипнотизатор «василиск», усыпив человека, но разбудив Шаламова – «черного человека», который, с легкостью пройдя сквозь заслоны обоймы безопасности, оседлал галеон и ушел…
– Где же ты, Дан? – прошептал Мальгин, глядя перед собой и не видя вошедшего Зарембу. – Что же ты бросил Купаву, спасатель?
– Я?! – изумился молодой нейрохирург.
Мальгин очнулся.
– Извини, я разговаривал сам с собой. Проходи. У меня к тебе просьба… – Мальгин задумался, уходя в себя, в измученную сомнениями душу. – Никто не знает, что на Симушире я пытался подключиться к мозгу Шаламова напрямую… – Хирург усмехнулся, увидев круглые от изумления глаза Зарембы. – Да-да, через обыкновенный эмкан, и мне, по-моему, это удалось. А сейчас я все больше убеждаюсь в том, что во мне «закопаны» некие «черные клады» – знания, которые в одиночку мне не расшифровать, – след памяти Шаламова.
Глаза молодого хирурга сделались еще больше, но реакция его была такой, какую и предполагал Мальгин. Таланов бы сказал: «Ты с ума сошел! Представляешь последствия?!», а Заремба произнес шепотом:
– Ну ты даешь, мастер! Вот здорово! Представляешь, что мы можем узнать?!
Мальгин невольно засмеялся и сразу посерьезнел.
– Представляю, анархист. Вот поэтому я и обращаюсь к тебе за помощью. Я нащупал метод считывания и дешифровки моего «темного знания», а ты мне поможешь. Но никому ни слова! До тех пор, пока не появятся результаты.
– Но ведь это, наверное, опасно… я имею в виду недозируемый стаз криптогнозы в сферу сознания. Могут быть нежелательные последствия.
– Еще первобытные жрецы умели открывать и закрывать без ущерба для психики подсознание, почему же не сможем мы, вооруженные их опытом и современной техникой? В общем, пока молчок. Могу я на тебя положиться?
– Буду нем как рыба!
– Договорились. Вечером пройдем первый цикл эфанализа, я подготовлю Гиппократа, а ты пока полистай информатуру по палеомедицине. Встречаемся в девять вечера в боксе Стобецкого.
– Слушаюсь, шеф!
Заремба вытянулся, четко повернулся, щелкнув каблуками, и вышел, заинтересованный и обрадованный доверием старшего товарища и предстоящей интересной работой. Он оставался самим собой при любых обстоятельствах: метался, постоянно испытывая здоровую неудовлетворенность, не сомневался в правильности своих поступков, жил по собственным программам и отличался кипучей активностью и хронической невоспитанностью. И все же нейрохирург из него вылуплялся талантливый.
– Лучшего не найду, – вслух подумал Мальгин.
Он уже собирался уходить, когда киб кабинета сообщил о чьем-то запросе.
– Включай, – через силу кивнул Клим; разговаривать ни с кем не хотелось.
Виом напротив воспроизвел пятачок домашней обстановки и молодую девушку, почти девочку, чем-то похожую на Купаву, однако напоминавшую также и Карой, и мать Мальгина в молодости, и кого-то еще. Но схожесть ее с Купавой была очевидна: тот же овал лица, огромные серо-голубые, с зеленоватым оттенком, глаза, брови вразлет и необычная складка губ, придававшая лицу неповторимую прелесть печального очарования… Сердце дрогнуло, и сразу же навалилась тоска и желание увидеть Купаву. Мальгин с трудом удержался от соблазна выключить виом.
