Я протянул Лауверсу портсигар. Еще во время ареста я заметил на его пальцах табачные пятна. Сейчас он жадно затянулся сигаретой, явно возвращаясь от своих мыслей к реальности.
Я сменил тему:
– Видите ли, я солдат, а не политик. Следствие – тоже не моя область. Какое наказание вы понесете за свою агентурную деятельность, меня не интересует. Насколько я знаю, вы – голландец и имеете английский чин лейтенанта. Несмотря на вашу штатскую одежду и невзирая на обстоятельства, при которых мы встретились, я отношусь к вам как к офицеру, и мне жаль, что существующие правила не позволяют мне открыто обращаться с вами как с офицером. Будучи солдатом, я испытываю величайшее уважение к вашей храбрости и верности своему долгу, но, тем не менее, должен сказать, что Лондон поручил вам не слишком почтенное задание.
Тем не менее я признаю, что вы – солдат и должны подчиняться приказу. Совершенно ясно, что Лондон попытался бы организовать разведывательную сеть в Нидерландах, причем рисковать своими шеями будут только действующие здесь агенты. Но такие акции, как вооружение гражданских лиц и взрывы – так сказать, партизанщина и стрельба в спину, – это совсем другое дело. Я не знаю, на каком колониальном или балканском театре военных действий набирались опыта те люди, которые придумали такую новую форму войны для Западной Европы. Лично я считаю применение подобных методов в такой цивилизованной и густонаселенной стране, как Голландия, крайне сомнительным. Вероятные выгоды от подобных акций никогда не перевесят последующих репрессий со стороны оккупационных властей, оправданных законами войны. Любая оккупационная армия, вне зависимости от ее национальности, пресечет такие попытки, расстреливая заложников и терроризируя население. Поэтому я твердо решил ни в коем случае не допустить, чтобы союзная разведка снабжала безответственных голландских фанатиков тоннами взрывчатки и оружия, использование которого приведет лишь к кровавой бойне гражданского населения.
Лауверс слушал меня с сомнением и растущим удивлением. Может быть, он считал, что мое искреннее негодование наигранно? Я сделал паузу, чтобы дать ему возможность ответить, но, поскольку тот молчал, продолжил:
– Вероятно, теперь вы лучше понимаете, почему я осмеливаюсь просить вас о помощи. Я еще не знаю, удастся ли мне воплотить свои намерения в жизнь. Несомненно, Лондон вскоре сообразит, что передатчик RLS находится в руках абвера, и тогда нам все придется начинать заново. Но в любом случае англичане получат урок, который может существенно замедлить их планы. Мы с вами не знаем, когда придет конец бессмысленному кровопролитию в Европе, но я совершенно уверен, что никаких победителей в этой войне не будет. Останутся лишь калеки – слепые, хромые и однорукие. Ни одна из воюющих сторон в будущем не выживет без поддержки другой стороны. Давайте вести войну так, чтобы после ее окончания мы смогли посмотреть друг другу в глаза. Любого, кто поможет мне в этом, я буду считать своим другом, пусть он носит форму противника.
Стрелка часов приближалась к двенадцати. Время вышло. Я встал и надел пальто.
– Пора готовиться к сеансу связи в 14.00. Вы идете со мной?
Лауверс тоже встал. Наши взгляды встретились. Он ответил громко и четко:
– Да.
И мы вдвоем покинули тюрьму.
На станции радиоперехвата я передал Лауверса Гейнрихсу и его людям, которые приветствовали нового помощника и вскоре обменивались с ним мнениями по шифровальным тонкостям и радиотехническим вопросам. Незадолго до 14.00 Лауверс надел наушники и сел за свой передатчик, словно в его работе не было никакого перерыва. Гейнрихс, конечно, принял меры на тот случай, если Лауверс выдаст нас каким-нибудь быстрым сигналом. Один из его людей, сидевших рядом, слушал передачу Лауверса и был готов в любой момент отключить передатчик.
Первый сеанс связи с Лондоном прошел нормально. Мы отправили три ранее захваченных послания, а затем сами получили несколько сообщений – это были ответы на предыдущие донесения RLS. Все шло по плану – очевидно, у той стороны не возникло никаких подозрений. Радиосвязь между немецким абвером и союзной разведкой в Лондоне была установлена. Но сколько времени удастся ее поддерживать? Никто не знал, не вычислят ли нашу игру после следующего сеанса связи. Критическим фактором был шифр. Если в нем имеются неизвестные нам символы, подтверждающие личность радиста, – так называемый опознавательный знак, – то пузырь может лопнуть уже после второго сеанса, и в таком случае вполне допустимо, что Лондон начнет собственную игру, а мы так и не узнаем, вследствие какой ошибки или ловушки наша игра была раскрыта. Расшифровывая некоторые попавшие к нам или перехваченные ранее донесения Лауверса, Гейнрихс заметил, что каждое третье слово «stop» («тчк») в английском варианте пишется как «stip». Однако Лауверс заявил, что это его личный опознавательный знак, и мы продолжали пользоваться этим приемом в последующей радиоигре на RLS, не получая протестов «с той стороны».
Я вернулся в превосходном настроении и рассказал о первых успехах, но Хофвальд, как всегда, сохранял скептицизм.
– Не хочу умалять ваших усилий, – сказал он. – Захват передатчика и саботажных материалов – это неплохо, но давайте немного подождем. Я не верю, что мы долго продержимся. Лондон рано или поздно узнает, что вы разорили его гнездо в Голландии. И прежде всего, постарайтесь, чтобы никто не начал игру с вами. Так что не торопитесь праздновать победу.
В глубине души я был полностью с ним согласен. С самого начала мы приняли особые меры предосторожности. Поначалу я поставил в известность лишь штаб абвера, ОКВ в Берлине и берлинский штаб радиоабвера, что так или иначе требовалось сделать. Никакие другие ведомства ничего не знали.
Второй сеанс связи, состоявшийся в среду, принес нам большой сюрприз – из Лондона потребовали подготовить площадку для сброса большой партии материалов. Более того, в ближайший месяц, приблизительно 25 марта, в Голландию будет заброшен агент, которого должен встретить принимающий комитет от RLS. Сигнал к началу операции – слово «кресс».
Это был триумф! Если все пойдет по плану, операция «Северный полюс» окончательно получит право на существование. В прошлом у нас не было опыта подобных операций, и сейчас ничего нельзя было оставлять на волю случая. Однако вскоре возникла серьезная проблема. Лауверс, естественно, присутствовал при расшифровке этих сообщений, и известие о скором прибытии нового агента сильно его встревожило. Он твердо заявил Гейнрихсу, что не хочет иметь к этому никакого отношения и отказывается от сотрудничества. Гейнрихс тщетно пытался заставить Лауверса передумать и в конце концов поставил меня в известность.
Два часа спустя Лауверс, сидя напротив меня в тюремной комнате для свиданий, повторил свой отказ.
– Вы должны понимать, – заявил он, – я не могу нести ответственность за то, что мои товарищи попадут в ваши руки.
Он был готов сотрудничать, когда Лондон отправлял саботажные материалы, но только не в том случае, когда предполагалась высадка агентов. Упрямство этого маленького человека было поразительным, если принять во внимание его положение. Судя по всему, нам предстоял долгий спор.
