Трем находившимся под нашим контролем агентурным группам, включая «Эбенезер» и «Трубу», весной 1943 года было приказано заняться специальной работой. Примерно в то время они получили следующее послание: «По нашему мнению, настала пора начать активные действия против наших политических противников в Голландии. Доложите, какие реальные меры вы можете предложить для проведения покушений на ведущих деятелей НСБ и прочих коллаборационистов. Когда вы будете готовы, мы пришлем первый список этих лиц». Я сочинил три разных ответа от имени соответствующих групп, которые звучали примерно так: «А) Мы с удивлением ознакомились с вашим предложением в сообщении X. Оно совершенно не соответствует нашим текущим заданиям. Мы готовы к любой другой работе, но отказываемся выполнять предполагаемые покушения. Требуем пересмотра. Б) Мы обдумали возможность выполнения задачи, поставленной в сообщении X. Пожалуйста, учтите, что она может привести к жестоким ответным мерам со стороны немцев и к гражданской войне. Результатом репрессий может стать уничтожение наших центров сопротивления. Пересмотрите свои взгляды. В) Перспективы выполнения задачи, предусмотренной в вашем сообщении, весьма многообещающи. Время казни зависит от конкретного лица. Пришлите список имен с целью предпринять необходимые приготовления». Через несколько дней группы А и Б получили следующие одинаковые извещения: «Мы не можем принять ваши возражения и опасения, касающиеся исполнения наших планов. Предлагаемые методы успешно применяются в других странах. Ожидаем пересмотра вашего решения. Мы должны рассчитывать на ваше сотрудничество». Группа В неделю спустя получила из Лондона список из четырнадцати лиц, которых следовало убить, включая следующих: Рост ван Тоннинген; ван Гелкерен, президент Нидерландского банка, и его заместитель; ван Муссерт; Эрнест Ворхеве, глава пропаганды НСБ; инженер Гюйгенс, глава организационного отдела НСБ; Вуденберг, глава Голландского трудового фронта; Де Ягер, начальник отделения НСБ в Дренте; Фелдмейер, глава немецких СС; Зондерван, начальник ВА.
Естественно, никто ни на кого не покушался. Мы прибегли к опробованной тактике колебаний и задержек, в оправдание которых приводили многочисленные доводы и непрерывно изобретали свежие. В итоге мы потребовали прислать винтовки с телескопическим прицелом под тем предлогом, что охрана предполагаемых жертв поставлена слишком хорошо, чтобы к ним можно было приблизиться с обычным оружием. Поскольку телескопических прицелов нам так и не прислали, проект оказался похоронен, но, по крайней мере, мы лучше ознакомились с методами, которые применяло МИД-СОЕ.
В канун нового, 1943 года Шрайдер пригласил меня на вечер в офицерском собрании ЗИПО в Гааге. Среди гостей я увидел высокого бледного человека с подвижными глазами и лицом прохвоста. Шрайдер представил его как ван де Вальса, и так я удостоился сомнительной чести познакомиться с этим господином, которого мы в своем отделе IIIF знали как осведомителя ЗИПО и внештатника, работающего на Шрайдера. Вероятно, за всем этим что-то стояло, так как я прекрасно знал, что Шрайдер тщательно следил, чтобы его внештатники ни в коем случае не контактировали с должностными лицами абвера.
Шрайдер сообщил мне, что ван де Вальс под видом английского агента, имеющего радиосвязь с Лондоном, проник в Национальный комитет – нелегальную организацию во главе с Косом Вор-ринком. Ему было приказано использовать свой передатчик для обмена разведданными между Национальным комитетом и голландским правительством в изгнании, которое располагалось в Лондоне. И когда Шрайдер попросил меня, чтобы ван де Вальс получил рекомендацию для подпольщиков посредством передачи по радио «Ориндж» сообщения, специально подготовленного Национальным комитетом, я не мог ему отказать. Это был один из наших первых запросов об оглашении по радио «Ориндж» рекомендаций с целью внедрить немецких агентов в подполье. Чтобы не возбуждать у англичан недовольство, мы объясняли такие регулярные запросы тем, что этим агентам якобы необходимо вступить в контакт с видными голландскими деятелями. Через какое-то время требования ЗИПО участились, и рекомендации, передававшиеся по радио «Ориндж», превратились в оружие, которым ЗИПО боролось с подпольем. Тогда я отказался выполнять дальнейшие запросы на том основании, что они ставят под удар операцию «Северный полюс».
ЗИПО было вынуждено прибегнуть к другим методам. По приказу из Берлина я еженедельно знакомил Шрайдера со всеми посланиями, которыми мы обменивались с Лондоном. Время от времени в этих посланиях встречались просьбы передать то или иное сообщение по радио «Ориндж». Осведомители ЗИПО начали пользоваться текстами этих сообщений перед тем, как они оглашались по радио «Ориндж», для того чтобы войти в доверие к представителям подполья. Я не мог с этим ничего поделать, хотя постоянно подчеркивал ту опасность, которую подобная практика представляет для нашей операции. Если о сообщениях, передаваемых по радио «Ориндж», раньше срока станет известно человеку, которого впоследствии разоблачат как осведомителя ЗИПО, то подполью будет нетрудно сделать очевидные выводы. Поэтому при отправке подобных запросов в Лондон мы старались проявлять крайнюю осмотрительность.
В случае с Национальным комитетом сигнал по радио «Ориндж» прозвучал лишь через несколько дней, благодаря чему ван де Вальс вошел в доверие к Косу Ворринку. Позже мы спросили Лондон, можно ли передать по радио донесение от Ворринка, и получили согласие. Но когда Шрайдер вручил мне это донесение, в котором на трех машинописных страницах были изложены планы формирования послевоенного правительства, я отказался его пересылать. Ни форма донесения, ни его содержание, ни срочность не требовали его передачи по радио. В итоге мы согласились передать донесение в сильно сокращенной форме и в двенадцати частях. Получив пятую или шестую часть, Лондон решительно велел нам кончать с этой чепухой: вопрос не представлял никакой важности и лишь ставил под угрозу радиста. Оставшуюся часть сообщения мы отправили в январе 1943 года и получили из Лондона холодный ответ, не содержавший серьезного отклика на предложения Ворринка.
Некоторое время спустя Шрайдер покончил с Национальным комитетом, арестовав его вождей – Коса Ворринка, Луиса Ворринка и Рингерса. Насколько мне известно, с ними неплохо обращались, и позже они стали вождями Голландской рабочей партии, которая принимала некоторое участие в создании послевоенного правительства.
В ноябре 1942 года я перевел штаб IIIF в Дриберген, в нескольких километрах к востоку от Зейста, а также организовал туда перевод службы радиоперехвата Гейнрихса. Отдел IVE при ЗИПО также завел в Дрибергене небольшой штаб для связи с нами.
После того как зимой 1941/42 года стало ясно, что большая часть немецких сил надолго застряла на востоке, немецкое командование на западе перешло к оборонительной тактике. Налицо имелось лишь несколько дивизий сомнительной боеспособности и несколько резервных формирований. Ускорилось строительство Атлантического вала, в состав которого входило и голландское побережье. В мае 1942 года персонал штаба вермахта вернули из Гааги в Хилвер-сюм, а вместе с ним переместили и штаб абвера.
Я воспользовался этой возможностью, чтобы вывести отдел IIIF из состава штаба абвера, поскольку многочисленный голландский и немецкий вспомогательный персонал, работавший рядом с нами в Схевенингене, вызывал у меня известное беспокойство с точки зрения секретности и безопасности нашей работы. Дриберген был удобен тем, что располагался в центре страны, а большое расстояние между домами, удаленными от промзон, способствовало безопасности. Отдел IIIF располагался здесь до конца войны, и никто так и не узнал, чем он занимается. После войны я слышал от бывших участников голландского подполья, что они принимали его за административное подразделение ОРПО. Эта ошибка вполне понятна, так как к нам постоянно приходили чиновники ОРПО в форме, а мои люди вне конторы обычно ходили в штатском.
