Мы говорили о том, каким образом завладеть партией оружия и радиопередатчиком. Этот груз два дня назад специальный самолет сбросил для группы CSVI. На следующее утро XX в предоставленной нами машине перевез материалы во временное хранилище. Вскоре после этого ЗИПО в сотрудничестве с секцией радиоперехвата ОРПО совершило налет на штаб CSVI в Амстердаме и захватило радиопередатчик, который так и не начал действовать, со всеми прилагавшимися к нему материалами. У нас появилась надежда начать игру на этом передатчике. Зная, что к этому делу приложил руку XX, гауптман Кин-хардт из отдела радиоперехвата передал аппарат мне. Такой очевидный шаг навлек на его голову гнев ЗИПО, и я после долгого промежутка снова имел удовольствие говорить со Шрайдером. Начальник IVE пребывал в крайней ярости. Из него так и сыпались предсказания того, что случится со мной, если я откажусь вернуть передатчик в ЗИПО. Чтобы подтвердить свои притязания на передатчик, мне пришлось бы предать огласке всю подготовительную работу, которую проделал XX. Передатчик явно того не стоил, и, когда Шрайдер перезвонил мне полчаса спустя, я сказал ему, что он в любой момент может забрать передатчик в Дрибергене. Больше до конца войны я ни разу не разговаривал с господином Шрайдером.
Впоследствии ЗИПО начало на этом передатчике радиоигру, но англичане в ответ лишь в самом вежливом тоне просили прекратить эти жалкие попытки! Мы узнали об этой комедии, когда специалист из отдела IVE при ЗИПО, который вел радиоигру, попросил совета у Хунте-манна, моего эксперта по английскому языку, и принес крайне двусмысленный английский текст, имевший несколько возможных вариантов перевода. Хунтеманн пришел к тому же мнению, что и англичане, и мог лишь искренне посоветовать людям из ЗИПО не тратить времени зря.
Этот случай лишний раз доказал, что бывшее плодотворное сотрудничество с ЗИПО сменилось глубоким взаимным недоверием и непреодолимой антипатией. Нам пришлось сражаться еще на один фронт, а мы отлично знали, насколько опасен новый противник. Когда я со своим штабом в мае 1944 года перебрался в Брюссель, майор Визекеттер, оставшийся в Голландии как глава IIIF, оказался в очень сложной ситуации. Он больше не мог рассчитывать ни на какую помощь со стороны ЗИПО, но старался извлечь максимум выгоды и из этих неблагоприятных обстоятельств.
В январе 1944 года в дополнение к отделам IIIF в Голландии, Бельгии и северной Франции под началом ФАК-307 оказалась и станция П в Голландии. Как уже упоминалось, возглавлявший ее капитан Патциг до войны отвечал за связи по линии IIIF в Голландии. События мая
1940 года раз и навсегда перечеркнули его труды. Я лично познакомился с Патцигом осенью 1941 года, и мы договорились помогать друг другу во всех делах, связанных с IIIF. Однако Патциг почти ничего не мог предложить мне, и наше сотрудничество постепенно прекратилось. Штаб абвера поручил ему, как и мне, задачу выяснить, откуда исходило донесение, которое майор Сасс, последний голландский военный атташе в Берлине, передал по телефону в Гаагу вечером 9 мая 1940 года. Сасс доложил, что рано утром 10 мая следует ждать «посылку». Берлин решил, что источник этой информации можно выявить по материалам, имеющимся в Голландии. Моя служба не сумела выполнить эту задачу, но расследование заставило еще сильнее усомниться в виновности генерала Остера, которого подозревали в том, что именно он предупредил о неминуемом нападении на западные страны. Это обстоятельство объясняет, почему берлинский абвер так стремился раскручивать это дело именно в Голландии.
Не знаю, добился ли Патциг больших успехов, чем я. К сожалению, 1944 год не оправдал моих былых надежд на сотрудничество со станцией П.
В мае наш штаб обосновался в большом и надежном здании на площади Промышленности в Брюсселе. К тому времени в Бельгии сложилась напряженная и опасная обстановка. В Голландии мы не нуждались в дополнительной охране. Бельгия же стояла на грани гражданской войны, и здесь требовались особые предосторожности. Если не считать контактов с XX, ФАК-307 не имел прямых связей с подпольем, благодаря чему ему, в отличие от подразделений, размещавшихся в Брюсселе, Гейте, Люттихе, Антверпене и Лилле, было проще держаться в тени и тем самым избегать покушений. В обязанности ФАК-307 входила координация деятельности всех подразделений военной разведки, оценка их донесений и обеспечение связи со штабом 3 в Париже, куда поступали результаты всей немецкой контрразведывательной деятельности на Западе. Донесения, ежедневно поступавшие от нас в штаб З-Запад, свидетельствовали о непрерывном ухудшении положения. Число засад, нападений и инцидентов, связанных со взрывчаткой, к которым были причастны бельгийское и северофранцузское подполье, медленно, но верно росло в апреле и мае и резко подскочило после вторжения союзников. В июне, июле и августе мы ежедневно сообщали в среднем о тридцати – сорока вооруженных инцидентах и попытках саботажа. Их главной целью являлись железнодорожные узлы, мосты, шлюзы и прочие объекты транспорта и связи. В то же время развернулся кровавый террор против всех, кого подозревали в дружеских отношениях с немцами, и тех, кто вступил в формирования бельгийских СС. В течение этого периода было зверски убито много жен и детей бельгийских эсэсовцев, сражавшихся на русском фронте. Раскол в обществе, вызванный гитлеровской идеологией, в результате репрессий превратился в непреодолимую пропасть. Стрельба стала обычным делом. Всякий, кто работал в разведке или участвовал в охоте на вражеских агентов, в любой момент мог быть прошит автоматной очередью из-за угла. Резко увеличилось число кровопролитных стычек, в которых офицеры абвера и служащие ГФП были изрешечены пулями, что заставило нас принимать дополнительные меры безопасности.
XX тоже пострадал в этой напряженной атмосфере. Он получил пулю от перенервничавшего служащего ЗИПО.
ЗИПО получило информацию о том, что известный деятель подополья в определенное время посетит контору службы валютного контроля в Роттердаме. Откуда полицейским было знать, что это наш XX! Когда его пришли брать, Линдеманс не поторопился исполнить приказ «Руки вверх!» – я так и не сумел точно выяснить, не пытался ли он сам достать пистолет, – и его увезли в госпиталь с пулей в бедре. К счастью, рана оказалась неопасной.
Тогда мы организовали «похищение», которое прошло успешно, и распустили слухи, что Линдеманса освободили его друзья из подполья. Через две недели он вернулся в строй, встав на ноги благодаря заботам одной из многочисленных подруг. Вообще говоря, женщины были слабым местом Линдеманса, и в этой связи ему постоянно приходилось напоминать о бдительности, во всех прочих отношениях безупречной. Тем сильнее было мое изумление, когда однажды он пришел очень подавленный и спросил, нельзя ли устроить освобождение его жены и ребенка – их арестовала в Париже полиция безопасности во время налета на отель «Монтолон», настоящее логово подпольщиков. Несколько дней спустя я сообщил Линдемансу, что нам удалось освободить его близких, о существовании которых я прежде ни разу не слышал.
Состояние транспорта в тот момент было таким, что никто не мог сказать, сколько времени займет элементарная поездка в Париж. Однако XX, несмотря на все уговоры, рвался туда, чтобы лично убедиться, что с его родными все в порядке. Железная дорога между Парижем и Брюсселем практически все время бездействовала из-за саботажа и воздушных налетов, и большинство поездов ходило через Лотарингию и Люксембург.
