Надо отметить, что этот квартал был начисто лишен источников воды, и лишь в 1719 году здесь соорудили четыре фонтана, один из которых находился как раз напротив «Дома мушкетеров». Впрочем, отсутствие воды не расценивалось военными как большое неудобство: пили вино, грязное белье отдавали в стирку прачкам, а ежедневно мыться было не принято. Считалось, что вместе с водой в тело через поры кожи проникают болезни и что вода уменьшает мужскую силу. Вместо мытья полагалось несколько раз на дню менять рубашки, но и этим зачастую пренебрегали. Во французском языке до сих пор сохранилось выражение «устроить стирку по-гасконски»: это значит попросту надеть грязную сорочку наизнанку. В лучшем случае водой ополаскивали руки и лицо. Бани на улице Нев-Монмартр использовались в медицинских целях, как последнее средство врачевания. Чтобы заглушить запах немытого тела, поливались духами (считалось, что они проникают внутрь организма, оберегая его от заболеваний), дыхание освежали анисовыми пастилками. Мыла не было: парижскую мыловарню еще в 1627 году преобразовали в ковровую мануфактуру, а марсельские могли обеспечить своей продукцией (предназначавшейся исключительно для стирки) только сам Марсель и его окрестности. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: война с Испанией положила конец импорту мыла и марсельцам пришлось развивать собственное производство. К 1660 году в Марселе было уже семь фабрик; мыло (зеленого цвета) продавали брусками по пять килограммов или кусками по двадцать килограммов, не только снабжая им север Франции, но и отправляя на экспорт – в Голландию, Англию и Германию. В 1673 году Людовик XIV объявил чистоту общественно полезной, но только в 1761 году, почти век спустя, некий Пуатевен установил в Париже, у Королевского моста, ведущего к Лувру «банный корабль» с ванными. Судя по всему, гигиена была личным делом каждого, в казармах не устраивали «банный день». Любопытный факт: в 1761 году была разоблачена некая Маргарита Гублер, называвшая себя Жаном и отслужившая почти год в королевском кавалерийском полку. Все это время она проживала в казарме со своими товарищами, которые догадались о ее половой принадлежности совершенно случайно, во время… танцев.
Канализации, как можно догадаться, не было вовсе: для физиологических нужд использовали «ночные вазы», которые потом опорожняли в повозку золотаря, каждый день проезжавшую по улицам с колокольчиком. Отбросы и нечистоты сваливали за городом, не слишком от него удаляясь. В 1750 году, уезжая из Парижа, Руссо в сердцах бросил: «Прощай, город грязи!» Парижская грязь была особенной: черной, жирной и вонючей, она отдавала серой и даже прожигала ткань при попадании на одежду. Кое-какой порядок удалось навести только Габриэлю Никола Ла Рейни (1625-1709), возглавлявшему парижскую полицию, – он заставил-таки горожан платить налог «на грязь и фонари», учрежденный еще в 1506 году. Этот налог подлежал к уплате каждые двадцать лет, им облагались домовладельцы, а полученные средства использовались для вывоза мусора с улиц и уличного освещения. До 1756 года улицы французской столицы освещали восемь тысяч фонарей, которые часто задувало ветром, да и света от них было далеко не достаточно. Но вернемся к мушкетерам.
Итак, за жилье платить не надо, но остаются пропитание, одежда, оружие, лошадь (плюс вьючное животное для перевозки грузов во время похода), да и всякие мелкие расходы… О том, как выглядело парадное обмундирование мушкетера, мы уже имеем представление. Во время «войны кружев» между двумя ротами д'Артаньян безрассудно одалживал своим людям деньги из собственного жалованья, лишь бы те не ударили лицом в грязь перед соперниками. В повседневной жизни приходилось довольствоваться малым. Слуги мушкетеров часто не получали жалованья, но в те времена слуга был в большей степени «товарищем по несчастью», делившим все горести и радости своего господина (дворянин даже в тюрьму отправлялся вместе со своим слугой), а потому довольствовался тем, что ел с его стола и носил его обноски. Обычно соискатели мушкетерского плаща являлись в столицу уже со слугой, забрав его из отчего дома. Антуан де Грамон, граф де Гиш, родовитый дворянин из Беарна, будущий полковник французской гвардии и маршал Франции, явился в Париж с несколькими су в кармане, но зато в сопровождении управляющего своим имением, слуги и лакея-баска. Нанять слугу можно было и добравшись до места. В частности, врач Теофраст Ренодо открыл в 1630 году на острове Сите «Бюро адресов и встреч» – своего рода контору по трудоустройству. Разорившиеся крестьяне (а население Франции на 80 процентов состояло из крестьян) часто приходили в города наниматься в услужение.
О том, что могло быть на столе у мушкетера, мы поговорим особо, а сейчас остановимся на оружии и лошадях.
С 1530 года принадлежностью дворянского костюма была рапира. Само это слово происходит от испанского «espada ropera», то есть шпага, прилагающаяся к костюму: у нее был длинный, тонкий и гибкий клинок, изготавливаемый обычно в Толедо или Золингене и предназначенный для колющих ударов, а также изящный эфес. Специально для рапиры были разработаны сложные системы фехтования. Это оружие идеально подходило для дуэли (в комплекте с рапирой продавали кинжал, служащий для отражения колющих ударов), однако клинок длиной 110 сантиметров был великоват для рукопашной схватки в ходе сражения, а его толщина (шесть миллиметров) оказывалась недостаточной, чтобы выдерживать удары кавалерийской шпаги. Поэтому с 1630 года рапиру окончательно вытеснила шпага, остававшаяся в моде до 1780 года.
Уже в XVI веке приобрести шпагу не составляло труда. Оружейники имелись в каждом городе и, как правило, торговали своим товаром на особых улицах: в Марселе это была улица Фабр, в Амьене – улица Фурбисри (Оружейников), в Туре – улица Сельри (Шорников) и площадь Королевской Ярмарки. В Париже лавки оружейников находились в квартале Марэ: люди победнее отправлялись за покупкой на улицу Омри или Лагарп у Малого моста, а те, что побогаче, – в предместье Сен-Виктор. Торговля шла бойко. Некоторые шпаги могли стоить невероятных денег – от 25 до 60 турских ливров: они были из стали хорошего качества и украшались драгоценными камнями; их ножны делали из бархата и золота. Разумеется, стальной клинок с насечкой стоил много дороже, чем железные, а то и медные рапиры, изготовленные сельским кузнецом, которые порой гнулись и ломались от первого же удара.
В описи имущества д'Артаньяна, сделанного после его смерти, упомянуты две шпаги: одна с поцарапанной золотой гардой и латунной рукоятью, другая – из почерневшего железа.
Изготовление шпаги было сложным, трудоемким процессом, требовавшим большого мастерства и разнообразных навыков: мало выковать клинок, нужно еще соединить его с рукояткой, снабдить эфесом, украсить. Мастера-оружейники старались поспевать за эволюцией фехтования: к 1620 году шпага стала длиннее, ее клинок – тоньше, а вместо предохранительных колец, именовавшихся «ослиными подковами», появились две чашки, защищавшие руку от колющих ударов. К середине XVII века клинок стал еще длиннее (примерно 106 сантиметров) и получил треугольное сечение с острыми гранями, защищая от рубящих ударов и препятствуя «захвату», гарда была снабжена дужкой. В XVIII веке шпагу, наоборот, укоротили, чтобы увеличить скорость фехтования: теперь ее средняя длина была 60-70 сантиметров, а вес не превышал 300 граммов. Сечение клинка стало четырехугольным. Впрочем, пехотная шпага не подходила кавалеристам. Так, около 1760 года немецкая и английская кавалерия использовала длинные шпаги в 37 дюймов (почти метр), и французские всадники, вооруженные шпагами в 33 дюйма (89,1 сантиметра), не могли дотянуться до врага во время конной атаки.
