В 1661 году во Франции не было крупных оружейных мастерских. Лувуа писал: «Мало иметь много солдат. Нужно, чтобы они были хорошо обучены, хорошо одеты и хорошо вооружены». В начале правления Людовика XIV капитаны приобретали оружие непосредственно у ремесленников Парижа, Сент-Этьена, Лиона и т. д. Французские оружейники закупали клинки в Италии, Испании, Германии, а также в крупных центрах военного производства – голландских Маастрихте, Бреде и Утрехте; первенство в производстве огнестрельного оружия удерживал Льеж Естественно, когда Франция оказалась в состоянии войны с этими странами, о закупках не могло быть и речи. Лувуа и министр финансов Кольбер создали французский «военно-промышленный комплекс». В Париже появился Арсенал; огнестрельным оружием французскую армию обеспечивали две мануфактуры: в Шарлевиле и Сент-Этьене. Затем склады и мануфактуры появились в Мобеже и Тюле.
К 1763 году полный комплект вооружения королевского мушкетера состоял из шпаги, штыка в отдельных ножнах, пистолетов и ружья. В Бастилии располагался королевский склад холодного и огнестрельного оружия, которое король закупал для своих полков: его выдавали капитанам для вооружения рот. На таких мушкетах, ружьях, шпагах и саблях стояло клеймо: «Королевский склад».
Если раздобыть себе оружие не составляло проблемы, то с лошадьми дело обстояло иначе. В то время в Западной Европе, в том числе и во Франции, практически не занимались разведением верховых лошадей. Впрочем, лошадей не хватало не только для армии, но и для крестьянских работ. Приходилось отправляться за лошадьми все дальше и дальше и платить за них все дороже и дороже.
В 1бЗб году вся королевская конница составляла 21 тысячу лошадей (против 172 тысяч пехотинцев), но уже к 1678 году это число возросло втрое. В два последних десятилетия правления Людовика XIV Франция только для нужд кавалерии закупила больше 330 тысяч лошадей, потратив на это более ста миллионов ливров. Закупки делались в основном в арабских странах. Одновременно вывоз лошадей из Франции был строжайше запрещен. Воспроизводство лошадей в самой стране велось бесконтрольно, «по воле природы»: жеребца запускали к кобылам и предоставляли ему свободу действий. В результате далеко не все лошади годились для использования в кавалерии.
Мысль о создании государственных конезаводов впервые пришла в голову Генриху IV, однако ему не удалось ее осуществить. Затем, начиная с 1626 года, эта идея постоянно носилась в воздухе, но лишь экономному Кольберу, всеми силами пытавшемуся сократить расходы, удалось в 1665 и 1668 годах «пробить» два постановления королевского совета, положивших начало французским конезаводам. Система была такова: король предоставлял каждому заведению такого рода жеребца-производителя. Людовик XIV сам увлекался коневодством и даже добился кое-каких успехов на своих личных заводах – в Сен-Леже и Шамборе.
Король-Солнце славился своей экстравагантностью и любовью ко всему красивому и необычному Для своей свиты он выписал жеребцов из Испании и скрестил их с нормандскими кобылами, чтобы получить грациозных животных, изящно поднимающих ноги во время упражнений выездки. При Версале были основаны Школа верховой езды и государственный конезавод. Когда дело наладилось, в королевских конюшнях насчитывалось до 600 лошадей – «низкорослых, но крепких, со стальными бабками, с густой гривой, развевающейся на ветру, с ясным и живым взглядом, маленькими подвижными ушами, неутомимых под седлом, ласковых, привязчивых, безошибочно находящих дорогу в конюшню».
Правда, о породах лошадей и селекции речи еще не шло. Маркиз де Бранка, ставший маршалом Франции в 1740 году, делил лошадей на «красивых» – способных ходить в упряжке или под кавалерийским седлом – и всех остальных. Разведением лошадей славились Нормандия и Франш-Конте: в Мэше была одна из крупнейших конских ярмарок, а в Безансоне – знаменитая академия верховой езды, пользовавшаяся популярностью среди европейской аристократии.
Заповедью кавалериста было: «Каков конь – таков и всадник». Однако Франция не могла похвастаться хорошими лошадьми. В 1781 году барон де Боган утверждал, что французский конь «труслив, вял и безобразен». Таких поставляли в армию, а военачальники и знать раздобывали себе «штучный товар» за большие деньги.
«Дорогая матушка, – писал домой шестнадцатилетний Жозеф де Монтескью, – я с нетерпением ожидаю прибытия коня, надежду на получение которого вы во мне пробудили, ибо нет ни одного достойного человека, который не имел бы коня». Королевскому мушкетеру требовался конь определенной масти – серый, белый или вороной, что усложняло задачу. Д'Артаньян продал нескольких собственных коней своему кузену Пьеру д'Артаньяну (Монтескью), а тот уступил затем одного из них кузену Жозефу за 40 луидоров.
Для коня надо было еще раздобыть сбрую. В 1788 году одно только кавалерийское седло стоило около 70 ливров; надо полагать, ранее цены были несколько ниже. Все французские кавалеристы должны были пользоваться «королевскими» седлами (за исключением гусар, использовавших «венгерские»), которые, как и прочая сбруя, должны были быть изготовлены из черной кожи.
Конь требовался мушкетеру не только для парадов и сражений, но и для выполнения особых поручений. В XVII веке почтовая служба, учрежденная еще в XV столетии, находилась в плачевном состоянии, изрядно пострадав от религиозных и междоусобных войн. Конюшни при почтовых станциях были разграблены рейтарами и наемниками, и даже после воцарения мира порядок удалось навести не сразу, а только после деклараций 1681 и 1692 годов, подписанных Людовиком XIV. Кроме того, дороги во французском королевстве находились в ужасном состоянии. В карете или дилижансе путешественникам удавалось покрыть за день не более 30 километров, и это притом что почтовые станции отстояли друг от друга всего на два лье (восемь километров). Только в окрестностях Парижа, где уделяли больше внимания ремонту дорог, можно было проехать за день 75-80 километров. В середине XVIII века за дороги взялись как следует, обязав крестьян отработать определенное количество дней на их строительстве и ремонте. Страна покрылась сетью дорог, связавших самые крупные города, однако основными транспортными артериями по-прежнему оставались реки. Поездка из Парижа в Бордо занимала восемь дней, поскольку из Блая до пункта назначения добирались водным путем. Мушкетерам «с особым предписанием» нужно было спешить – и они путешествовали верхом. Лошадь, пущенная рысью, развивает среднюю скорость в 10-11 километров в час, галопом – 16-18 километров в час; почтовый же дилижанс в XVIII веке даже по самой хорошей дороге тащился со скоростью 12 километров в час.
Казанова в своих «Записках» называет французские дороги «бессмертным творением Людовика XV». Действительно, в правление этого монарха в данной области удалось достичь существенных успехов. В одном официальном документе 1740 года сказано, что, например, в провинции Франш-Конте есть «75 000 аршин превосходных дорог, так что отныне можно ехать рысью в любом направлении через горы и болота, которые прежде были проходимы с трудом и лишь несколько месяцев в году». К концу XVIII века во Франции было 9 тысяч 500 километров дорог с 1200 почтовыми станциями; дорога Париж-Лион с 58 станциями считалась лучшей в Европе (путешествие по ней в дилижансе занимало пять дней). «Мне очень понравилась красота проезжей дороги, – делился Казанова воспоминаниями о 1750 годе – чистота постоялых дворов, еда, которую там подавали, быстрота, с какой нас обслуживали, прекрасные постели, скромный вид особы, прислуживавшей нам за столом…» Почтовые станции, представлявшие собой большие дома у края дороги, обозначенные вывеской в виде охотничьего рога, с большим мощеным двором и конюшнями, играли в те времена роль «мотелей»: там можно было остановиться на ночлег «конному и пешему». Постояльцам отводили комнаты на втором этаже. Возможно, мушкетеры пользовались таким пристанищем на ночь, а поутру отправлялись в путь, обгоняя почтовые кареты, крестьянские повозки и пеших путников – паломников или бедняков, идущих в город в поисках работы, – в подбитых железом башмаках.
