Дети не привлекали тогда внимания литераторов, только художники изредка запечатлевали сценки с участием детей. Нам было бы совершенно невозможно представить, как протекала жизнь ребенка в те времена, если бы не дневник Жана Эроара (1551—1628), повествующий во всех подробностях о детских годах Людовика XIII.
Личная жизнь короля с самого начала была публичной. При родах королевы присутствовали принцы крови: во время рождения Людовика Генрих IV велел принцу де Конти, графу де Суассону и герцогу де Монпансье подойти к повитухе, чтобы посмотреть на ребенка, еще не разделенного с плацентой, после чего открыл двери королевской спальни, и туда ринулась толпа из двухсот человек, до сих пор дожидавшихся в передней и кабинете. В спальне едва можно было повернуться, чтобы перенести королеву с родильного кресла на постель. Повитуха было возмутилась, но король похлопал ее по плечу и сказал: «Молчи, молчи, не сердись, этот ребенок принадлежит всем, все должны ему радоваться». Подросший Людовик как-то крикнул своему гувернеру: «Надеюсь, что однажды я буду принадлежать себе», но этому не суждено было сбыться.
С утра, едва проснувшись, Людовик принимался играть со своими игрушками: набором серебряной посуды, миниатюрной галерой с картонными гребцами, мраморным оленем, лягушкой на шарнирах и свистком из слоновой кости. Днем, если возникало желание, он катался по дворцу в зеленой комнатной карете на собачьей тяге или терзал куклу-Купидона. Нередко он отправлялся на ярмарку, проходившую в Сен-Жермене, и тогда Маргарита Валуа, первая жена Генриха IV, которую дофин называл «мама-дочь моя», покупала ему все, что он просил, в том числе деревянные игрушки – например, «жену, которая бьет мужа молотком по голове».
Надо полагать, именно такими игрушками, а также лошадками на колесиках, маленькими мельницами и тележками забавлялись дети крестьян и простых горожан, когда выходили из «погремушечного» возраста. Распространенной игрушкой был волчок, которого подкручивали хлыстиком. Собравшись вместе, дети устраивали и «ролевые игры», подражая событиям и церемониям, увиденным ими в реальной жизни; выражение «играть в церковь» даже стало поговоркой, означающей «заниматься с серьезным видом всякой ерундой».
Людовик был прирожденным военным и с детских лет упражнялся во владении оружием – занимался стрельбой из лука и аркебузы, маневрами с пикой, а также был отличным барабанщиком и выучил все сигналы. В своих детских играх он сначала использовал вместо солдатиков большие соломинки, выуженные из матраса, но очень скоро создал «потешный полк» из дворянских детей, составлявших его окружение, а после стал играть с настоящими солдатами из роты охраны, которые выполняли различные перестроения по его команде. Дофину хотелось одновременно быть рядовым мушкетером и командовать
[37]. Любимцем короля был гвардеец Деклюзо. Когда Людовику уже исполнилось пятнадцать, он по-прежнему продолжал «играть в солдатиков»: однажды, «стоя на часах», он лег на соломенную подстилку и уснул; Деклюзо, бывший капралом, разбудил его, стянул за ноги с подстилки и отправил на гауптвахту – то есть спать. Вместе с тем в отношениях Деклюзо и «капитана Людовика» не было никакой фамильярности: каждый помнил о том, где его место.
«Строевой подготовкой» начальное военное образование дофина не ограничилось. Он рано привык к виду крови, поскольку уже с шести лет выезжал на охоту. В 1606 году, когда дофину только-только сровнялось пять лет, он присутствовал в Фонтенбло при зрелище, достойном Древнего Рима: схватке догов с быком и с медведями. Тогда подобные «игры» были распространены и пользовались успехом. Став королем, то есть в возрасте десяти лет, Людовик бросил льву, привязанному к дереву, собачку, которую тот сразу разорвал на куски. В следующем году он наблюдал в окно дворца Тюильри за сражением человека со львом.
Первым воспитателем дофина стал поэт Воклен дез Ивето, ранее приставленный Генрихом IV к Сезару де Вандому старшему сыну его любовницы Габриэль д'Эстре. Семилетнему Людовику велели читать «Историю иудейской войны» Иосифа Флавия; это чтение явно было ему не по возрасту, и на вопрос учителя, следует ли призывать священнослужителей в Королевский совет, мальчик честно ответил: «Не знаю». (Впрочем, король Генрих в это время уже начал брать его с собой на заседания Совета, приучая к государственным делам.) В 1611 году Мария Медичи заменила Ивето, которого считала бездарным, на пожилого философа Никола Ле Февра, скончавшегося год спустя. Его преемником стал господин де Флеранс – священник, учивший короля катехизису. Людовик тосковал на чересчур длинных уроках и прямо спросил Флеранса: «Если я дам вам епископство, вы сократите уроки?» – «Нет, сир», – отвечал тот. В двенадцать лет король перестал учить латынь, неохотно занимался геометрией и математикой, но вот историю любил. В четырнадцать лет он еще кое-как учился, но являлся на занятия в доспехах и шлеме. Уроки закончились, когда Флеранс умер в 1616 году – так и не став епископом.
По старинному обычаю, дофина приучали прислуживать королю и королеве. Едва отлучив от кормилицы, Людовика привели на королевский ужин, чтобы он подал королю салфетку. В трехлетнем возрасте мальчик должен был прислуживать отцу за ужином и пробовать все мясные блюда. Когда Генрих сказал: «Я господин, а вы мой слуга», гордый дофин рассердился, но все же успокоился и на заданный вскоре после того вопрос: «Кто вы?» отвечал: «Папин слуга». Прислуживать приходилось не только за столом, но и в спальне: дофин должен был исполнять роль лакея и раздевать короля. Вместе с тем Генрих не хотел, чтобы дети называли его «сударь», предпочитая теплое и родственное «папа».
В первый раз дофина высекли, когда ему исполнилось два года. Эту неприятную обязанность приходилось исполнять его гувернантке, баронессе де Монгла, которую мальчик, не избалованный материнской любовью, ласково звал «Маманга» по аналогии со словом «мама». Та разрывалась между жалостью к ребенку и обязанностью повиноваться королю, который отчитывал ее в одном письме: «Я недоволен вами за то, что вы не сообщили, выпороли ли вы моего сына. Я желаю и приказываю вам пороть его всякий раз, когда он упрямится или делает что-либо дурное, зная по собственному опыту, что нет ничего полезнее. Меня самого в его возрасте здорово пороли, и мне это пошло на пользу, поэтому я желаю, чтобы вы это делали и довели до него мои слова». Даже став королем, Людовику не удавалось избегнуть порки. Причины наказания были разными: ударил ракеткой лакея во время игры в мяч; бросил шахматную фигуру в голову своему партнеру, сделавшему ему замечание по поводу неверного хода… Теперь порка стала обязанностью гувернера, господина де Сувре, который выполнял экзекуцию только по принуждению со стороны королевы-матери. После одного такого наказания Людовик пришел к матери, и та присела перед ним в глубоком реверансе, как полагалось по этикету. «Я бы предпочел, чтобы мне не делали реверансов и не оказывали столько почестей, а больше не пороли», – с обидой сказал король. Бедный мальчик даже просыпался по ночам в страхе, что его снова за что-нибудь высекут.
