Отчим ревновал меня. Его соперником был мальчишка, прыщавый, глупый юнец, который сам не осознавал, что ему так легко плывет в руки... Вадим Петрович, наверное, именно так думал.
Однажды он запретил мне встречаться с Павликом, он говорил с мамой – дескать, нехорошо, неприлично, девочке надо только о точных науках думать... Мама тогда удивленно пожала плечами – она была очень далека от грубых мыслей – и сказала Вадиму Петровичу, что он не совсем прав. Она сказала, что Павлик милый мальчик из достойной семьи и ничего плохого не может быть, а Вадим Петрович...
У меня в голове вдруг опять все сорвалось, я соскользнула с ровной дорожки воспоминаний, логика событий тоже куда-то исчезла – я теперь могла думать только о своем отчиме.
Его лицо, когда он склонился над моими коленями, его язык, лицо мамы, мое лицо, которое отражалось в его глазах...
* * *
Утром я встала с тяжелым сердцем, но с твердой уверенностью в том, что мне удастся победить призраков прошлого. «Я буду счастливой...» – пробормотала я, едва забрезжил рассвет... «Я буду счастливой!» Инесса мне была нужна как никогда.
Я не особенно часто заходила к ней – уж не знаю почему, у нее всегда было тесно и вечно кто-то вертелся рядом – ее дети, родители, какие-то люди... Сегодняшний день обещал быть тяжелым, история со свадебным платьем двигалась к развязке, Инесса переживала за Рафика Буранова, и я не могла не зайти к ней.
Борис меланхолично и виртуозно играл Шопена, в комнате Глеба стояла тишина, Филипыч прошел мимо с бледным, безучастным лицом...
– Что так рано? – встретила меня Инесса.
– Разве? Все уже давно встали...
Она причесывалась перед большим зеркалом, в комнате царил страшный беспорядок, по экрану включенного компьютера плавали синие рыбы.
– Помнишь, ты меня вчера спросила...
– Ах, ты о том... Но теперь мне некогда, – извиняюще улыбнулась она. – Я надеюсь, нам удастся поговорить вечером. Ты не в обиде? Черт, здесь такой бардак... – Она споткнулась о пачку журналов на полу. – Невозможно работать в двух местах, вечно ничего не успеваешь.
Она была очень хорошенькой и очень юной в желтой ночной рубашке, золотисто-каштановые волосы колечками лежали над длинной тонкой шеей, точно у мальчишки.
– Ты похожа на Керубино, – вдруг сказала я. – Я тебе не помешаю?
– Нет, у меня есть еще минут десять. – Она бегала от зеркала к шкафу, потом вдруг кинулась к компьютеру, стала торопливо нажимать кнопки. Я села на уголок небрежно застеленной кровати и с улыбкой стала наблюдать за ней.
Как я уже говорила, в комнате у моей подруги было тесно, рядами стояли книги на стеллажах вдоль стен, валялись связки каких-то бумаг, множество безделушек... Но это был уютный беспорядок, я хотела бы обитать в такой комнате, здесь все говорило о жизни и о множестве дел, которые предстояло еще завершить.
– Когда-то у меня были длинные волосы, – произнесла она, не отрывая взгляда от монитора.
– Да ну!
Она достала с полки фотографию и бросила мне на кровать.
Юная девушка с длинными вьющимися волосами, больше похожая на русалку...
– Это ты? – изумленно воскликнула я.
– Собственной персоной!
– Боже, какая ты красивая, это просто невозможно... Нет, ты и со стрижкой хороша, но... Знаешь, кого ты мне напомнила? – решительно воскликнула я.
– Керубино?
– Нет, ты как Рамедиос из романа Маркеса «Сто лет одиночества»!
– Читала лет пять назад, но как-то с трудом припоминаю...
– Да та, что была настолько красива, что обрилась наголо и носила холщовый мешок вместо платья...
– Ну спасибо, и это ты говоришь перед показом...
– Нет, я к тому, что ты в любом виде будешь красива, хоть что с собой сделай. А вот если б я, например, лишила себя волос и нацепила рубище...
– Милое дитя! – Она поцеловала меня, защекотала. – Ты всегда что-нибудь придумаешь... Ты не забыла? Сегодня к пяти. Я тебя встречу у входа. Зинаиде Кирилловне я передала пригласительный, будет сидеть на самом лучшем месте, рядом с моей мамой. Нет, приходи к четырем, я проведу тебя за кулисы. Разузнаешь все, посмотришь изнанку дефиле, поговоришь с людьми – получится прекрасный репортаж.
– А Глеб с Борисом – придут?
– Вот еще, у них своих дел полно... Нет, ты подумай, очень интересны мальчишкам их возраста показы мод?!
– Ну да... Инесса, а вдруг у меня ничего не получится?
– Попытка не пытка... Уж хоть один абзац должен выйти! – засмеялась Инесса. Она уже одевалась, и я встала, чтобы разглядеть безделушки на стеллажах, стоявшие перед книгами. В основном это были изделия тишинских мастеров – нечто подобное было и у меня, – странные, смешные звери, и вещи, которые явно были привезены откуда-то издалека. Китайский монах с качающейся головой, костяные фигурки египетских богов, пестрые куклы в национальных одеяниях – то ли Малайзия, то ли Таиланд...
– Ой, какой хорошенький! – не сдержалась я, увидев котенка из резного камня.
– Сердолик... – рассеянно бросила Инесса, она была уже почти готова.
Котенок был чудо как хорош, из серовато-рыжего камня – он весь напружинился и подобрался, словно увидев перед собой бабочку или птицу, удивительно изящная и забавная вещица.
– Боже, это настоящее произведение искусства!
– Да, довольно ценная вещь, – пробормотала Инесса. Мне показалось или нет – но она вдруг как-то погрустнела, стала серьезнее. – И еще вот что...
Она торопилась – я это знала, но вытащила из шкафчика еще одну вещь – серебряный старинный медальон, нажала на крышку. На когда-то белой, но теперь пожелтевшей эмали, покрытой паутиной трещин, был изображен молодой черноволосый мужчина в военном мундире.
– Это настоящий раритет, – с печальной гордостью произнесла она, – старинная вещь.
– Да... – прошептала я как зачарованная. – Кто это?
На миг у меня в голове мелькнуло какое-то подозрение, но тут же исчезло, когда Инесса ответила:
– Франсуа Боле, офицер наполеоновской армии.
– Откуда?
– По наследству досталось, – небрежно ответила она.
– А вот это что... – Я потянулась вверх к золоченой китайской пагоде, но Инесса вдруг вскрикнула:
– Ах, я опаздываю! Потом, потом посмотрим... Мне сейчас в редакцию, а затем в Дом мод, еще кучу дел надо провернуть. Владимир Ильич нервничает!
Я проводила ее до крыльца. Она обернулась, помахала мне рукой и крикнула:
– Смотри же, не забудь – к четырем!
– Непременно...
Это был странный день – к полудню все вдруг исчезли, Борис перестал играть на фортепьяно, стало тихо, Филипыч не шаркал над моей головой, в соседнем дворе Люсинда не кричала на Милку – город затаился. Я сидела на балконе в жарких лучах летнего солнца и напряженно думала о том, кто был отцом детей Инессы. «Я расскажу ей свою историю, расскажу о Павлике – в ней должно что-то дрогнуть, я непременно замечу... В самом деле, как все просто – первая любовь, мальчик за соседней партой...»
