Инесса отвесила ему подзатыльник и сказала с досадой:
– Ну кто тебя просил!
– Ма, она же общественно опасна...
– Ах, глупый мальчишка!
– Тебе бы, Оленька, такую меткость...
Клавдия Степановна молчала, и по ее лицу никак не было видно, что она испытывает нечеловеческую боль. Она теперь стояла посреди лужи.
– Это не кислота! – вдруг догадалась тетушка. – Если б это была кислота...
Мы все вдруг загалдели разом, Молодцовой тоже приспичило что-то сказать, Валентин Яковлевич требовал разъяснений – словом, шум стоял невообразимый.
Я подошла ближе и принюхалась. От земли вокруг неистовой соседки пахло какой-то сладковатой дрянью.
– Обманули! – горестно вопила Клавдия Степановна, приподнимая совершенно невредимые ноги в красных босоножках. – Триста рублей с меня содрали, гады... Там, в мастерской за автозаправкой!
– И слава богу, – удовлетворенно произнесла Любовь Павловна. – Клава, представь, что бы было, если б ты...
– Триста рублей содрали!
Судя по всему, то, что ее обманули какие-то работяги, под видом соляной кислоты продав безобидную жидкость, поразило Клавдию Степановну столь сильно, что она передумала идти на улицу Труда. Вместо этого она пошла обратно к дому, грозясь отдать всех под суд.
– Ну что, Супермен опять всех спас? – спросила я Глеба.
Он только надулся в ответ.
Вскоре на улице остались только мы с Инессой.
– Бред какой-то... – сказала она, разглядывая лужу на асфальте. – Оленька, у тебя нет такого чувства...
– Именно! У меня такое чувство, будто все мы живем в одном большом дурдоме.
Вдруг из-за забора показалось злое и сонное лицо Люсинды.
– Чего это вы тут орали? – сердито спросила она. – У меня ребенок спит...
– Очень извиняемся, Люся, – спокойно ответила Инесса. – Небольшая семейная драма. Уже все разошлись.
– Оно и видно, как вы разошлись! – возмутилась Люсинда. – Совсем совесть потеряли. Некоторые думают, что если у них хахаль из «новых русских», то им все позволено...
Ей явно хотелось поругаться, и именно с Инессой. Люсинда смотрела на нее так, как смотрят на падших хорошеньких женщин почтенные матери семейств, – с негодованием и завистью.
Инесса была ее ровесницей – тоненькая, в шелком дорогом халате, с ослепительной кожей и, главное, совершенно невозмутимая – все это очень бесило толстую Люсинду.
– А при чем тут Владимир Ильич? – улыбаясь, пожала плечами моя подруга.
– Знаем мы! Некоторые в четырнадцать лет...
Я вся похолодела. Ужасно, что Инессу продолжают обижать спустя столько лет!
– Что «в четырнадцать лет»? – ничуть не смущаясь, спросила она у Люсинды. – Ты намекаешь на то, что я родила своего первого сына в четырнадцать лет? Правильно, не хотела брать грех на душу, не стала убивать младенца... А вот ты, Люська...
Люсинда вдруг побледнела и попятилась.
– Что молчишь?
– Ну ее, пойдем... – зашептала я, хватая Инессу за рукав. – Она дура.
– Пойдем, – пожала плечами Инесса. Она была совершенно спокойна.
И только возле дома она засмеялась:
– Вот толстая дура, действительно... нашла в чем меня упрекнуть!
– Что – она тоже? – догадалась я.
– Да. Она сделала аборт в четырнадцать лет, потом полжизни лечилась от бесплодия... я тебе рассказывала. Нет, какова – теперь она у нас праведница, иже херувимы!
У меня на кончике языка снова затрепетал тот проклятый вопрос, но я быстро усмирила свое любопытство. Инесса была моей лучшей подругой, и я теперь думала только об одном – как бы не задеть ее гордость лишний раз. Это ее тайна, и я уважаю ее молчание...
– Что ты так смотришь на меня? – ласково спросила она. – Не узнаешь?
– Нет, я просто...
– У тебя усталый вид, – серьезно заметила она, касаясь моей щеки кончиками пальцев. – Наша девочка очень бледная, и синяки под глазами... Ты плохо спала?
– Я вообще не спала.
– Надо себя заставлять, – с шутливой интонацией заметила она. – Почему же? Что тебе мешало?
– Все потому же, – быстро ответила я.
– А ты не думай о нем.
– Я не могу.
– Забудь, не обращай внимания...
– Не могу! Я стараюсь из всех сил, но... только не называй меня душевным инвалидом, не хочу, чтобы ты сравнивала меня с Филипычем и этой дурой Молодцовой.
Мы стояли перед крыльцом и смотрели друг на друга.
– Все очень запущено, – пробормотала Инесса, но я чувствовала, что она уже не шутит. – Хочешь, дам тебе один совет? Только не подумай, что я над тобой издеваюсь, я вполне серьезно...
– Я уж вижу. Говори.
Она вздохнула и произнесла легко и отчетливо:
– Ты должна переспать с Вадимом Петровичем. Клин клином вышибают... Очень радикально.
– Да ты что?! – изумилась я. – Ты о чем? Это невозможно... Ну нет! Я тогда просто умру, ты это знаешь...
Я даже не обиделась на нее за этот совет – настолько невероятен и невозможен он был.
– А что твой доктор говорил?
– Ян Яныч? Он говорил, что кому-нибудь другому посоветовал бы что-нибудь радикальное, действительно... но только не мне. Он посчитал, что я могу не выдержать, поэтому прописал мне покой и провинциальную тишину...
– Какая тут тишина! – с досадой махнула рукой Инесса. – А вдруг... а вдруг он ошибался! А что, если ты выдержишь? Знаешь, очень часто в кино и литературе описывают нечто подобное, когда человек вновь попадает в ту же стрессовую ситуацию и излечивается...
– Ты мне что, Голливуд в пример приводишь? – скорбно вопросила я.
– Послушай, я не психолог, конечно, и вообще, глупо давать советы... Нет, ты решай сама, но мне кажется – ты уж не обижайся! – что все твои страдания немного надуманны. Ложиться в клинику из-за того, что отчим провел языком от колена до середины бедра...
Я стиснула зубы, и из моих глаз потекли слезы. «Пойду и повешусь, – решила я в отчаянии, в каком-то последнем, безнадежном отчаянии. – Точно... Они все говорят, а я сделаю!»
Инесса схватила меня за руки.
– Перестань! – испуганно, сердито прошептала она. – Можешь ничего не делать – это твое право, но от слов или мыслей не падают в обморок!
– Я и не падаю, – тоже прошептала я. – Но то, что ты сказала... ужасно.
– Тогда забудь!
* * *
...Я отложила «Тишинские ведомости» в сторону и задумалась. В них писали о последнем показе мод и о том, что легкая промышленность на местах возрождается. Всем понравилась аппетитная барышня, изображавшая невесту, – таковыми, по мнению автора, и должны быть настоящие русские женщины. Статья была подписана – «И. Аристова». Мне до этой «И. Аристовой» было очень далеко...
