Придворными развлечениями, которые нравились буквально всем, были балеты (в те времена так называли спектакли, сочетавшие декламацию стихов с музыкой, танцами и спецэффектами). Людовик с головой уходил в их постановку, занимаясь изготовлением декораций, костюмов, сценических машин, руководя репетициями танцоров и музыкантов. Сюжеты он черпал и в античной мифологии, и в отечественной истории, а также в произведениях Лудовико Ариосто, Торквато Тассо или Мигеля Сервантеса. Впрочем, Людовик не особенно разбирался в поэзии и литературе, а потому среди авторов либретто встречались как талантливые поэты (Малерб, Теофиль де Вио, Буаробер, Шарль Сорель), так и поденщики типа Бордье или Этьена Дюрана (впрочем, последний плохо кончил — был казнен на Гревской площади за сочинение памфлета против Люиня).
На королевские балеты всегда являлись толпы зрителей, и 29 января 1617 года сам Людовик с большим трудом пробился в зал. Какая-то девица ухватила его за штаны со словами: «Если вы войдете, то войду и я». Темой балета было освобождение рыцаря Ринальдо — традиционного персонажа французского героического эпоса. В первой картине король — в маске и костюме, усыпанном блёстками-искрами, — изображал Демона огня. Хору из шестидесяти четырех певцов аккомпанировали 28 скрипок и 14 лютней. Главные роли Людовик раздал своим приближенным: Люинь был Ринальдо, Александр де Вандом — Демоном воды, господин де Монпульян — Духом воздуха, господин де Ларошгийон — Демоном охоты и господин де Ларошфуко — Демоном тщеславия. В первой картине Армида посылала Демонов держать Ринальдо в плену; во второй Нимфа воды читала монолог возле грота в сказочных садах; в третьей Ринальдо вырывался на свободу; в четвертой дворец Армиды был разрушен, а музыканты славили победы Ринальдо. Наконец, в последней картине король (в образе Годфруа де Бульона, освободителя Иерусалима и Ринальдо) появлялся на троне в окружении всех актеров. Балет был исполнен глубокого смысла: таким образом Людовик заявлял о своем стремлении избавиться от власти матери и ее ставленников.
Но сначала предстояло окончательно разбить мятежных принцев — де Невера, де Бульона и де Майена, которые, судя по всему, понимали только язык силы. Ришельё (напомним, что прежде богословского образования он получил военное) разработал стратегический план кампании: окружить мятежные армии и разбить их поочередно. Королевскими войсками командовал принявший сторону суверена герцог де Гиз, хотя Людовик сам рвался выехать к армии в Шампань. Епископ Люсонский рассылал командующим приказы, составленные им и подписанные королем. В каждой армии у него имелись тайные осведомители, поэтому герцог де Гиз был несказанно удивлен, когда, не удосужившись сообщить королю о взятии крепости Ришкур, неожиданно получил от него послание (разумеется, составленное Ришельё) с приказом срыть крепость и требованием впредь извещать его обо всех предпринимаемых действиях. В конце марта был взят Суассон, а Седан, где укрывался герцог Бульонский, оказался под угрозой. К началу апреля мятежные принцы прекратили сопротивление и сложили оружие.
Тем временем в Лувре, на половине короля (а чаще в комнате Люиня) практически ежевечерне собирался небольшой кружок, душой которого был Гишар Деажан. Родом из Дофине (на юго-востоке Франции), он начал свою карьеру при наваррском дворе, затем стал секретарем и, наконец, советником короля и «ординарным секретарем» королевы-матери. В 1617 году он уже был первым помощником сюринтенданта финансов Клода Барбена и, познакомившись с Люинем, сообщал ему о замыслах Кончини, которые выведывал от своего начальника. Люинь, в свою очередь, держал в курсе короля, который понял, что Деажан может быть ему полезен. Умный, решительный и прагматичный Деажан мог бы стать крупным государственным деятелем, однако был лишен честолюбия. Кроме него в кружок входили кузен Люиня барон де Моден, юрист Луи Тронсон, ставший личным секретарем короля, и господин де Марсильяк, которого два года назад побил палкой Рошфор, фаворит принца Конде (этот инцидент вызвал серьезную размолвку между Конде и королевой-матерью). Эти люди не были вельможами и не имели никакого веса при дворе, однако король верил в их искренность и полагался на их рассудительность. Со своей стороны он обещал им защиту и покровительство.
Защиту? Дело в том, что на собраниях обсуждались планы избавления от Кончини. Людовик горел желанием стать королем по-настоящему, но как этого добиться? Уехать в какой-нибудь верный ему город и оттуда повести наступление на Париж, как Карл VII из Буржа? Утопия. Отправиться к королевской армии в Шампань? Этот вариант Людовик считал самым привлекательным, но для отъезда требовалось заручиться согласием королевы-матери и самого Кончини, которые наверняка что-нибудь заподозрили бы. Не пойдет. Может быть, прямо пойти к Марии Медичи и заявить, что он намерен править сам, а Кончини пусть отправляется на все четыре стороны? Вряд ли королева примет всерьез слова сына, поскольку по-прежнему считает его ребенком. Надо послать к ней человека, которого она выслушает с уважением, лучше всего священника.
Среди знакомых Люиня был епископ Каркасонский; ему объяснили суть его миссии, из осторожности не упомянув, в чьих интересах он должен действовать. Прелат прекрасно справился с задачей — так расписал королеве кризисное положение, единственным выходом из которого была бы отставка Кончини, что она, казалось, начала колебаться. Возможно, ей вспомнились недавние слова маршала де Бассомпьера: «Однажды короля вынут из-под вашего крыла… и настроят против вас… а вы останетесь с пустыми руками». Даже Леонора была согласна уехать и написала об этом мужу, находившемуся в то время в Нормандии, однако тот отказался наотрез. Деажан и его союзники продолжали осаждать министров, ставленников маршала д’Анкра, пытаясь на них повлиять, но те лишь трусливо передавали временщику содержание этих разговоров. 17 февраля Кончини приехал в Париж, составил список лиц из близкого окружения короля (в его представлении — мальчишки, заслуживающего порки) и пообещал «принять меры».
Теперь уже заговорщикам приходилось действовать решительно, иначе им самим несдобровать. Даже король мог оказаться практически под арестом: Кончини намеревался ограничить ему свободу передвижения парком Тюильри возле Лувра. Деажан поставил вопрос ребром: пора либо убить Кончини, либо арестовать и отдать на суд парламента. Людовик Справедливый предпочитал арест и суд, он не хотел идти по стопам Генриха III, запятнавшего свои руки кровью герцога де Гиза. Трусоватый Люинь вообще предложил бежать, но этот вариант был с негодованием отвергнут.
Однако арестовать всесильного фаворита было не так-то просто даже королю. Французская гвардия сражалась на поле боя. Кончини постоянно охраняли вооруженные солдаты. Арестовать его можно было только в Лувре, да и то если удастся захватить врасплох. И кто же его арестует? Все три брата Люини сразу отказались. Во дворец вызвали гражданского лейтенанта парижского прево господина де Мема. После довольно долгого предисловия король сказал ему со вздохом, что «множество вещей ему не нравятся», а Люинь добавил, что «Кончини плохо исполняет свой долг». Де Мем уверил короля, что готов арестовать маршала и судить, но не сможет убить.
Значит, гражданские лица не годятся, нужно обращаться к военным. Подходящей кандидатурой был барон де Витри, капитан королевской стражи. Однажды вечером его привели в королевскую спальню, и Людовик попросил его арестовать Кончини в Лувре. Витри сразу всё понял; но чтобы справиться с задачей, ему требовались верные люди: его родной брат дю Алье (его отозвали с фронта), зять де Персан и некто Фонкероль. Операцию легче будет провести после 1 апреля, когда Витри заступит в караул (продолжавшийся три месяца). Когда все четверо собрались, они явились к королю за подтверждением приказа. «Сир, если он будет защищаться, что я должен сделать?» — прямо спросил капитан. Людовик промолчал, но Деажан ответил за него: «Король полагает нужным его убить». Подождав немного и решив, что молчание — знак согласия, Витри заключил: «Сир, я исполню вашу волю».
