К тому времени наделало шума дело Барбена. Осенью 1617 года Марии, неоднократно заступавшейся за него, вдруг разрешили с ним переписываться. Конечно, письма перлюстрировались. В них, впрочем, не было ничего крамольного (Барбен был не дурак); однако сам факт обращения к королеве за поддержкой вызвал гнев короля. Был устроен громкий процесс; Барбен чудом избежал эшафота, но его изгнание Людовик заменил пожизненным заключением. Этим дело не ограничилось: Ришелье, тихонько сидевшего в Люсоне, весной 1618 года выслали в принадлежащий римскому папе Авиньон, то есть практически за пределы Франции. Туда же велели отправляться брату епископа Анри де Ришельё и его шурину Дюпону де Курле. Когда папа Павел V отправил запрос французскому королю, чтобы узнать, чем же провинился епископ Люсонский, добрый католик, ревностно служивший своему государю, ему сообщили в письме, составленном Люинем, что Ришельё пренебрегал своими пастырскими обязанностями и способствовал общественным беспорядкам. Жена маркиза де Ришельё умерла родами; его новорожденный сын скончался месяц спустя.
Вокруг королевы-изгнанницы сплотилась горстка людей, сохранивших преданность ей и не желавших мириться с таким положением вещей. Душой компании был аббат Руччелаи — флорентиец из знатного рода, обладавший кипучим темпераментом и легко приходивший в возбуждение. Ему хотелось действовать. Другой итальянец, бывший секретарь Кончини Винченцо Лудовичи, отправился в Мец к герцогу д’Эпернону, чтобы сообщить ему: Мария Медичи заручилась поддержкой герцогов де Гиза, де Монморанси и де Бульона, не хватает только его. Тот согласился вызволить бывшую регентшу из плена и взять под свою защиту.
Герцог обладал большим влиянием на армию, поскольку являлся командующим французской пехотой. В качестве губернатора Меца, находившегося на восточных рубежах страны, он легко мог привлечь германских наемников. Кроме того, он был губернатором западных провинций Онис (с центром в Ла-Рошели) и Сентонж, населенных преимущественно протестантами, которых всегда мог подбить на мятеж. Наконец, д’Эпернон поссорился с двором, после того как его третьего сына, архиепископа Тулузского, обошли кардинальской шапкой. Теперь архиепископ и его брат маркиз де Лавалетт вместе с отцом разрабатывали план побега из Блуа, намеченного на начало следующего года.
К Марии Медичи отправили королевского уполномоченного де Руасси, который должен был взять на себя все прежние обязанности Ришельё, замуровать малые ворота замка, запретить все посещения, кроме специально оговоренных, ограничить передвижения королевы в городе и следить, чтобы во время прогулок она придерживалась определенного маршрута. В начале ноября Марию заставили подписать письмо, полное самоуничижения, смирения и покорности, в котором она уверяла сына, что единственное ее желание — нравиться ему и поступать согласно его воле. Он ответил, что питает к ней «почтение и уважение», и попутно сделал Люиня губернатором Пикардии.
Людовику приходилось в это время сносить упреки другого родственника — испанский король был недоволен, что его дочерью пренебрегают, и требовал действительного свершения королевского брака. О том же постоянно твердили папский нунций Бентивольо и королевский исповедник отец Арну. Бракосочетание Кристины и принца Савойского было назначено на 10 февраля 1619 года; если бы сестра короля родила сына прежде, чем на свет появится дофин, это серьезно осложнило бы политическую ситуацию. Посол Монтелеоне даже как-то намекнул: не научить ли Анну неким приемам обольщения? Вероятно, ее неопытность мешает делу продолжения рода… Людовик и сам был неопытен, а брачная ночь, вероятно, стала для него психологической травмой. Недавно женившийся Люинь, который желал войти в милость и к королеве (он выучил для нее кречета, чтобы она могла ездить на охоту вместе с мужем), предложил сделать условием для свершения брака высылку испанской свиты Анны Австрийской, которая действовала на нервы королю. Людовик сначала не соглашался, ведь в таком случае из Испании выслали бы французскую свиту его сестры Елизаветы и она осталась бы совсем одна; но в конце концов он дал себя убедить. 4 декабря испанские фрейлины и статс-дамы покинули Францию, где остались только духовник, личный врач, камер-фрау и кормилица Анны. Обер-гофмейстериной королевы была назначена Мария де Люинь (уже беременная), получившая под свое начало около пятисот человек.
В начале января 1619 года д’Эпернон испросил у короля позволение выехать в свои западные земли, не заезжая в Париж. Людовик, напротив, велел ему оставаться в Меце. Герцог ответил, что на границе с Германией всё спокойно, его присутствие там не требуется, дела он передал своему сыну Лавалетту, тогда как его пребывание в Сентонже необходимо для службы королю. По дороге он известил Марию Медичи о скором приезде и велел ей ждать его в Лоше.
Двор веселился: 23 января отпраздновали свадьбу мадемуазель де Вандом с герцогом д’Эльбёфом, по этому поводу в Малом Бурбонском дворце давали «Балет Аполлона». Вечером Людовик отправился к единокровной сестре и, присев на кровать, смотрел, как ее супруг справляется со своими обязанностями. Пара ничуть не была этим смущена, Генриетта весело предложила брату последовать ее примеру.
Через день Людовик, как всегда, зашел к Анне пожелать спокойной ночи и вернулся к себе. Около одиннадцати к нему явился Люинь. Вслед за камердинером, державшим факел, оба прошли через темные залы и галереи в покои королевы. Анна уже лежала в постели. После минутной заминки Люинь сорвал с короля халат, схватил его в охапку и положил рядом с женой, после чего поклонился и вышел. Но и эта ночь не прошла без свидетелей: кормилица Эстефанилла случайно заперла в гардеробной камеристку госпожу дю Белье. По счастью, Людовик и Анна не догадывались о ее присутствии. У них начался настоящий медовый месяц: Анна, до тех пор чопорная и надменная, стала милой и приветливой; каждый день она ждала своего супруга, сгорая от нетерпения, а тот даже забросил охоту ради жены. Но такая жизнь действительно продлилась не больше месяца.
В ночь на 22 февраля 1619 года в лучших традициях приключенческих романов королева-мать бежала из Блуа: в шестом часу утра, когда было еще совсем темно, вылезла в окно и спустилась по приставной лестнице до крепостного вала, на полпути к земле. Мария никогда не занималась подобными физическими упражнениями, боялась высоты, а потому категорически отказалась спускаться по второй лестнице. Ее вместе со шкатулками с драгоценностями завернули в мантии и на веревках спустили вниз по насыпи, как тюк. Затем она пешком дошла до Луары, села в приготовленную карету и выехала в Лош, откуда д’Эпернон отвез ее в Ангулем.
Король узнал о побеге следующим вечером, когда со всем двором был в Сен-Жермене. Игры, танцы и смех резко оборвались; все немедленно выехали в Париж. Неужели снова война?
Воевать сыну с матерью неэтично. Решили вести переговоры, но при этом собрать три армии: одну отправить в Шампань, против герцогов де Бульона и де Гиза, другую — в Гиень, чтобы не взбунтовались гугеноты, а третью король сам поведет в Сентонж. Блуа был занят королевскими войсками, д’Эпернона обвинили в похищении королевы-матери.
Мария строчила письма сыну и его министрам, грандам и иностранным послам — без особого успеха. Тогда она велела напечатать эти письма и распространять их вместе с памфлетами против королевского фаворита. Этим она лишь настроила общественное мнение против себя: Люинь любовью не пользовался, но и память о регентстве еще была свежа. Послов Людовика она приняла очень холодно; ее советники подбивали ее сопротивляться, при этом д’Эпернон и Руччелаи терпеть друг друга не могли. В Париже поняли, что к упрямой флорентийке нужно отправить ловкого человека, способного втемяшить в ее голову здравые мысли. Деажан, который с декабря прошлого года вышел из Королевского совета, но продолжал «консультировать» Люиня по делам государственной важности, посоветовал обратиться к Ришельё.
