В середине мая на Королевской площади устроили «карусель»; король участвовал в одном из конных состязаний и снял пикой три кольца. Он собирался поблагодарить Плювинеля, своего учителя верховой езды, но тот направил его к ложе Анны Австрийской: королева должна была вручить победителю золотое кольцо с большим бриллиантом. На ее глазах заблестели слезы радости, когда победитель поднялся по ступенькам, заключил ее в объятия и поцеловал под ликующие возгласы присутствовавших. Люинь в турнире не участвовал, предоставив это своим братьям (они даже сражались вместо него на дуэли, если королевский фаворит получал вызов).
В конце мая 1620 года королевское посольство во главе с графом Овернским выехало из Парижа, чтобы посетить как можно больше германских княжеств и сообщить, что Людовик XIII отказывается признать права Фридриха V на чешскую корону, однако не будет сражаться за права Фердинанда II. 3 июля был подписан Ульмский договор, по которому Протестантская уния обязалась воздерживаться от вмешательства в чешско-австрийский конфликт, а Максимилиан Баварский обещал удерживать испанские войска в пределах нидерландских провинций. Однако уже через два дня он отправил Тилли на помощь императору, а саксонский курфюрст отхватил кусок чешской территории.
Французскому королю сейчас было не до этого — на западе страны разрастался мятеж. Искрой, упавшей на пороховую бочку, стал пустячный эпизод: однажды во время обеда Конде, первый принц крови, намеревался подать Людовику салфетку, однако молодой граф де Суассон (Луи де Бурбон, троюродный брат короля) воскликнул, что это право принадлежит ему. Началось выяснение, кто знатнее. Королю надо было принять решение, причем самостоятельно и немедленно, что было для него как острый нож. В конце концов он вроде бы вышел из положения, велев подать себе салфетку брату Гастону. В тот же день Суассон с матерью покинули двор.
Конде решил, что его час настал. Он намеревался возглавить военную операцию, сделаться незаменимым и оттеснить Люиня. Тот почувствовал опасность и попытался уладить дело миром, задействовав епископа Люсонского. Однако у Ришелье ничего не вышло, а может быть, он и не слишком старался. Впоследствии он объяснял в мемуарах, что его «подхватило потоком». «Партия войны» побеждала, и Ришельё вел переговоры с грандами, собирал налоги от имени королевы-матери и сочинял ее манифесты и декларации.
В начале июля поднялся весь запад и юг — от Нормандии до Лангедока. Королевские министры советовали вести переговоры, но Людовик был иного мнения. «Когда всё настолько ненадежно, нужно идти на самых сильных и самых ближних, то есть в Нормандию, — заявил он 4 июля 1620 года. — Я намерен идти прямо туда и не ждать в Париже, пока моим королевством овладеют, а моих верных слуг будут угнетать. Я верю в правоту своего оружия. Моей совести не за что меня упрекнуть: я был достаточно почтителен к королеве-матери, справедлив к своему народу и щедр к вельможам. Значит — вперед!»
Три дня спустя король во главе восьмитысячного войска выступил в поход. 10 июля он был в Руане, из которого спешно выехал герцог де Лонгвиль — и был лишен своих должностей. Воодушевленный успехом, юный король пренебрег предостережениями своего Совета и пошел дальше; Кан сдался ему 17 июля. Теперь перед ним стояли две армии: одна в Пуату, под командованием д’Эпернона, вторая возле Анже, под командованием герцога Майенского. Людовик спустился на юг к Луаре и 7 августа атаковал войска матери при Пон-де-Се. Под началом короля было четыре-пять тысяч пехотинцев, в том числе гвардейские полки, шесть сотен всадников и две пушки. Пон-де-Се обороняли герцоги де Рец и де Вандом и граф де Сент-Эньян, у которых было три тысячи пехоты, 400 всадников и три пушки. Узнав о приближении короля, они послали к королеве-матери за приказаниями. Мария велела обороняться, но не атаковать. Это не понравилось Рецу, и он ушел, забрав с собой тысячу пехотинцев и половину конницы. Сент-Эньян держался три часа, но в конце концов королевские войска захватили траншеи и ворвались в крепость, а затем туда торжественно вступил Людовик. Граф де Сент-Эньян попал в плен; Сезар де Вандом сбежал, переплыв через Луару.
Королева запаниковала и согласилась на переговоры. Ее интересы вновь представлял епископ Люсонский. Очередной договор был подписан 10 августа: полная амнистия мятежникам, 300 тысяч ливров Марии Медичи и обещание кардинальской шапки для Ришельё (уже 22-го числа король отправил представление в Рим). Кроме того, Люинь сосватал своему племяннику де Комбале племянницу Ришельё Мари Мадлен Дюпон де Курле. (Идея этого брака принадлежала отцу Жозефу; девушка была уже помолвлена, но помолвку пришлось расторгнуть; Ришельё сделал ее фрейлиной королевы-матери.)
Вторая война матери и сына также закончилась примирительной встречей — в замке Бриссак, вернее, на полдороге к нему: королева сошла с носилок, поцеловала Людовика и Гастона; Люинь облобызал край ее платья. Зато в Пуатье, куда затем переехал двор, Мария, к всеобщему удивлению, явилась проведать Люиня, у которого заболело горло. Оттуда она отправилась в Париж, а Людовик — в Беарн, усмирять гугенотов.
КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН
Я молод, это так; но если сердце смело,
Оно не будет ждать, чтоб время подоспело.
Людовик XIII был добрый католик. В отличие от отца он веровал истово и не считал религию фарсом. Однако противостояние между католиками и протестантами уже давно приняло политический и экономический характер, споры велись вовсе не о догматах Церкви.
Суровая Жанна д’Альбре в свое время изгнала из своих владений папистов и передала церковное имущество кальвинистским пасторам. Генрих IV, сделавшись католиком, решил восстановить на родине католический культ и вернуть имущество священникам, выплатив пасторам компенсацию, но те отказались что-либо отдавать. Людовик XIII решил с этим покончить: постановлением Королевского совета от 25 июня 1617 года церковное имущество было возвращено прежним законным владельцам, но кальвинисты в Беарне и ухом не повели. Собравшись в 1620 году в Лудене, гугеноты потребовали отмены постановления. Кстати, это собрание отказалось предоставить королю список из шести человек, из которых он сам выбрал бы двух депутатов от протестантов, чтобы те представляли интересы Реформатской церкви. Только после вмешательства маршала де Ледигьера, маркиза де Шатильона и герцога дю Плесси-Морне (кальвинистов, лояльных к королевской власти) список был составлен, а собрание распущено. Раз гора не идет к Магомету, Магомет, то есть Людовик, решил сам явиться в Беарн, чтобы вразумить непокорных.
В Бордо, куда король прибыл 19 сентября, состоялось заседание Совета. Жалобно блеющим министрам Людовик дал ответ, достойный Александра Македонского: «Мне не жалко ни времени, ни сил на дорогу; я не боюсь протестантов, а что до переправы через реку, которую, как вы говорите, моя армия не сможет преодолеть за двенадцать дней, так я знаю способ переправиться за восемь». Уже 15 октября король был в По, отказавшемся утвердить эдикт о возврате церковного имущества, и члены муниципального совета просили у него прощения. Ответ был краток: «Впредь служите мне лучше, и я забуду прошлое». 19-го числа Людовик как король Беарна поклялся соблюдать привилегии этой провинции специально созванным по такому случаю провинциальным Штатам, которые, в свою очередь, принесли ему клятву в верности. Теперь Беарн и Наварра были окончательно присоединены к французской короне, хотя теоретически это было сделано еще в 1607 году. Суверенные советы По и Наварры были упразднены и заменены парламентом По. На следующий день состоялся крестный ход, и в замке По отслужили католическую мессу.
