Одобрив выкуп королевского домена и меры правительства в отношении флота и торговых компаний, ассамблея нотаблей завершила работу 24 февраля 1627 года (в следующий раз ее созвали только 22 февраля 1787-го).
Все прежние ассамблеи заканчивались принятием деклараций, которые оставались на бумаге. Пора было начать воплощать их на практике, и случай проявить железную волю представился довольно скоро — и при весьма прискорбных обстоятельствах.
Начиная со второй половины XVI века все французские монархи издавали ордонансы против дуэлей. К ним уже давно привыкли, и никто не верил, что их кто-то будет применять. Уже в правление Людовика XIII были изданы декларации 1613, 1617 и 1623 годов о том, что оскорбленные дворяне вместо дуэли обязаны в течение месяца подать жалобу в суд маршалов. Эдикт 1624 года предоставил Парижскому парламенту юридическое основание для осуждения на заочную казнь. В том же году уже известный нам Франсуа де Монморанси-Бутвиль убил на дуэли графа де Понжибо, племянника маршала Шомберга, и, будучи приговорен вместе с секундантами к заочному повешению, явился на место экзекуции и сломал виселицу.
В среднем за год на дуэлях погибали 220 дворян, и поведение во время поединков было далеко не рыцарским. При этом дуэли не осуждались обществом, а бретеров называли «гладиаторами». Тот же Бутвиль мог вызвать человека на поединок просто для того, чтобы проверить его храбрость.
Новый эдикт о дуэлях был принят в марте 1626 года. Ришелье, несмотря на личную трагедию (напомним, его старший брат был убит на дуэли), советовал королю не казнить дуэлянтов, а лишать их должностей и материальных благ, пожалованных короной, и только в случае смерти одного из участников поединка отдавать второго под суд. Однако Парижский парламент потребовал смертной казни для всех дуэлянтов. Ришельё настаивал: «Никто не может осудить врача, который решился применить новое снадобье, убедившись в недейственности старого». Король в очередной раз прислушался к его мнению и ввел градацию наказаний: за вызов на дуэль — лишение должностей, конфискация половины имущества и изгнание из страны на три года; за дуэль без смертельного исхода — лишение дворянства, шельмование или смертная казнь; за дуэль со смертельным исходом — конфискация всего имущества и смертная казнь; дуэль с привлечением секундантов карается смертью вне зависимости от исхода. При этом Людовик поклялся никогда не миловать дуэлянтов и потребовал от своего секретаря никогда не подписывать грамот о помиловании, а от канцлера — никогда не прилагать к ним печать. Теперь оставалось подтвердить слова делом.
Первым нарушил эдикт герцог де Прален; его удалили от двора и лишили должностей королевского наместника в Шампани, бальи Труа и губернатора Марана. Его пример не остановил Бутвиля — в том же году он убил на дуэли графа де Ториньи, а в следующем ранил барона де да Фретта прямо при дворе и даже не думал скрываться! Это было уже слишком; король послал швейцарских гвардейцев его арестовать. Однако Бутвиля кто-то предупредил, и он со своим родственником и другом графом де Ромадек де Шапелем уехал во Фландрию. Правительница Испанских Нидерландов эрцгерцогиня Изабелла предоставила ему покровительство при условии, что он не станет драться в ее владениях, и даже заступилась за него перед Людовиком XIII. Непреклонный король запретил Бутвилю появляться при своем дворе и в Париже. Тот еще не осознал, насколько всё серьезно: «Раз мне отказывают в прощении, я буду драться в Париже, причем на Королевской площади».
У покойного Ториньи был друг, маркиз де Беврон, который поклялся отомстить за его смерть и со своим оруженосцем Бюке погнался за Бутвилем. Было совершенно ясно, что он не удовлетворится извинениями и словами их конфликт не разрешить. Изабелла всё же попробовала уладить дело миром и поручила эту миссию генералу Амброзио Спиноле, прославившемуся взятием Бреды в 1625 году после долгой осады. 2 февраля тот пригласил обоих врагов к себе на ужин; они для виду обнялись и пообещали забыть вражду, однако сразу после этой сцены Беврон заявил Бутвилю и Шапелю, что вызов остается в силе. Весной Бутвиль приехал в Париж, нашел своего врага и назначил время и место дуэли: 12 мая 1627 года, два часа дня, Королевская площадь.
Секундантами Бутвиля стали Шапель и Ла Берт, а секундантами Беврона — его зять маркиз де Бюсси д’Амбуаз и Бюке. Правда, маркиз был серьезно болен, горел в лихорадке, и ему несколько раз пускали кровь — из руки и из ноги, причем даже в самый день дуэли. Беврон попросил Бюсси остаться дома, но тот возразил: «Простите, сударь, даже если смерть возьмет меня за горло, я хочу драться».
Поединок начался. Бутвиль и Беврон выбили друг у друга шпаги и схватились врукопашную, не пуская в ход кинжалы. Шапель сразил Бюсси, едва державшегося на ногах, а Бюке тяжело ранил Ла Берта. Беврон с Бюке тотчас уехали в Англию, а Бутвиль и Шапель решили бежать в Лотарингию.
Узнав о поединке, Людовик, находившийся тогда в Лувре, немедленно велел главному прево арестовать дуэлянтов. Полиция взяла неверное направление, но ей помогли люди госпожи де Мем, матери погибшего Бюсси д’Амбуаза, которая, несмотря на горе, предприняла немедленные действия, чтобы помешать своей невестке завладеть родовым замком. Два человека, посланные ею в Шампань, совершенно случайно напали на след Бутвиля и Шапеля и сообщили о них куда следует. Их арестовали утром на постоялом дворе, где они остановились на ночь.
Людовик был уже в Версале; Мария Медичи известила его письмом об аресте дуэлянтов. Король немедленно отрядил за ними капитана своих гвардейцев. Преступников привезли в Париж с почетом: в карете, под охраной 140 всадников, к которым по дороге присоединились еще 300 солдат.
В тот же день, 31 мая, король вызвал в Лувр членов парламента и повелел им немедленно расследовать это дело. Наутро начались допросы.
Бутвиль сразу во всём сознался, а Шапель запирался и даже утверждал, что не знает, где находится Королевская площадь.
3 июня графиня де Бутвиль, жена преступника, бросилась в ноги королю, когда тот вышел с церковной службы, и умоляла о милосердии. Но Людовик молча прошел мимо нее, сказав сопровождающим: «Мне жаль эту женщину, но я хочу и должен сохранить свою власть». Бедная графиня попыталась заявить отвод судьям и передать судебное разбирательство в Королевский совет. Она заручилась поддержкой Анри де Конде и герцога де Монморанси, написала королю — всё тщетно. 16 июня генеральный прокурор потребовал для виновных смерти. Епископ Нантский, навещавший узников в Бастилии, передал им бумагу и чернила, чтобы они могли написать письма Ришельё, и лично отнес их кардиналу, за что тот его не похвалил.
Наверняка мольбы молодой женщины (ее мужу было всего 27 лет, а его другу — 29) пробудили в памяти короля сцены перед казнью Шале, и он, скорее всего, колебался. Но кардинал был тверд: «Мы перережем глотку либо дуэлям, либо эдиктам вашего величества». Закон есть закон. «Сколько знатных и достойных родов угасло! — написал Людовик XIII в послании парламенту. — Сколько бесчинств привели к тому, что величайшие люди моего королевства были вынуждены выйти на бой без всякой причины и основания. Все эти злоупотребления, достигшие крайности за отсутствием наказания, побудили меня дать свершиться правосудию, хотя одному Богу известно, как трудно далось мне это решение…»
