В день капитуляции Корби Людовик XIII издал в Шантильи декларацию, что город лишается всех привилегий. Имущество горожан, вступивших в сделку с неприятелем, было конфисковано. Ришельё специально приехал из Парижа и совершил триумфальный въезд в Корби, после чего на главной площади повесили двух нотаблей, обвиненных в сговоре с врагом. Монахи, ослушавшиеся короля, были заключены в тюрьму при монастыре минимов. «Скольких теперь еще схватят? Скольких посадят в Бастилию?» — воскликнул Гастон, узнав об этой казни. 29 октября маркиза де Суайекура, бежавшего в Англию, заочно приговорили к смерти, а его изображение сожгли на площади в Амьене
[51].
Две эти победы нельзя было назвать громкими и славными, но всё же они имели большое значение для поднятия морального духа. Торжествовать, однако, было еще рано: Пикардия лежала в руинах, всё было разграблено и сожжено, крестьяне прятались в лесах; в хлевах разлагались трупы людей и животных… В октябре испанцы захватили Сен-Жан-де-Люс в Пиренеях, а в Провансе французам не удалось отбить Леринские острова напротив Канна.
Конечно, на море Франция не могла тягаться с Испанией — крупной морской державой, получавшей основные доходы от заокеанских колоний. У испанцев были и корабли, и опытные мореходы, а Ришельё с трудом наскреб 39 судов, на которых были в общей сложности 7500 солдат и 400 пушек, и разделил их на три эскадры, базировавшиеся вдоль Атлантического побережья. В Провансе на рейде стояли три десятка галер, которыми командовал племянник кардинала Рене де Виньеро маркиз де Пон де Курле — хороший моряк, но обладатель тяжелого характера. Однако оснастить удалось только 22 галеры в Тулоне, поскольку трудно было набрать достаточно гребцов. В результате берега Прованса часто подвергались набегам берберских пиратов.
Самым талантливым флотоводцем Людовика XIII был… архиепископ Бордоский Анри д’Эскубло де Сурди (1593–1645), генерал-лейтенант королевского флота, отличившийся еще во время осады Ла-Рошели. Прелата назначили в советники к командующему атлантическим флотом Анри Лотарингскому, графу д’Аркуру (1601–1666), по прозвищу Кадет-перл, поскольку он был младшим представителем Лотарингского дома и носил жемчужную серьгу в левом ухе. Он тоже участвовал в осаде Ла-Рошели и был при Сен-Жан-д’Анжели.
Сурди и д’Аркур находились на флагмане «Сен-Луи» водоизмещением в тысячу тонн вместе с командором де Гуттом — мальтийским рыцарем, командовавшим Бретонской эскадрой. Флагманы Гиеньской и Нормандской эскадр были поменьше: соответственно 500 и 200 тонн. В середине июля этот флот прошел через Гибралтарский пролив, чтобы соединиться с флотилией под командованием барона д’Альманя, дворянина из Прованса. Между офицерами сразу вспыхнули свары: д’Аркур подрался с де Сурди, который претендовал на звание главнокомандующего на море, а маршал де Витри (1581–1644), губернатор Прованса, который претендовал на звание главнокомандующего на суше, отлупил прелата тростью, за что позже отправился в Бастилию. Барон д’Альмань ссорился с бальи де Форбеном, другие командиры от них не отставали, а Ришельё мог лишь выражать свое неудовольствие такими бездарными и склочными военачальниками.
На итальянском фронте дела тоже были плохи: 7 октября скончался Виктор Амедей Савойский, зять и союзник Людовика XIII, оставив трон пятилетнему сыну, регентшей при котором стала Кристина. Союзники-шведы засели в Померании, чередуя успехи и поражения, и не оттягивали имперские войска на себя. К тому же и на внутреннем фронте опять назревала напряженность.
МЕЛАНХОЛИЯ
О горе! Женщинам дарована богами
Столь пагубная власть над лучшими мужами!
Пьер Корнель. Гораций
После взятия Корби герцог Орлеанский приехал в Париж из Блуа, чтобы поздравить короля, но вел себя как-то странно: остановился не у своего обер-гофмейстера де Шавиньи, а у какого-то банщика. 19 ноября Гастон и граф де Суассон явились к Людовику в Париж, причем последний просил разрешения съездить «на побывку» к матери, прежде чем вернуться к армии в Шампань. На следующий день оба пировали в доме их общего друга, а с наступлением ночи покинули столицу: Гастон уехал в Блуа, а Луи де Бурбон — в Седан, к герцогу Бульонскому.
(Княжество Седан долгое время было независимым, а в эпоху Религиозных войн стало оплотом и прибежищем протестантов. Владетельные герцоги часто были не в ладах с королевской властью. Так, в 1602 году Анри де Латур д’Овернь участвовал в заговоре Бирона, а два года спустя — в заговоре маркизы де Верней. Генрих IV конфисковал его земли, однако потом простил его и вернул всё имущество. В 1613 году неуемный герцог примкнул к мятежным принцам, а потом уже его сыновья участвовали в заговоре Гастона Орлеанского. Понятно, что отъезд Суассона в Седан вызвал большую тревогу при французском дворе, хотя нынешний герцог Бульонский, Фредерик Морис де Латур д’Овернь (1605–1652), еще не успел ни в чем провиниться. В конце 1633 года он перешел из протестантизма в католичество, чтобы жениться — по любви и против воли своей семьи — на убежденной католичке Элеоноре де Берг, которая потом родила ему десять детей. Он приходился родным братом Тюренну, впоследствии знаменитому маршала Франции, а сам служил полковником во французской армии и командовал конницей во Фландрии.)
Людовик подробно описал в письме Ришельё свою встречу с кузеном Суассоном. Граф настаивал на своем отъезде в Шампань. «Я дал ему понять и мягко сказал, что не хочу, чтобы он туда ехал; в то же время ему на глаза навернулись слезы, он ничего не ответил… Я понял, что у него очень тяжело на душе… Мы расстались внешне очень любезно, но на самом деле, я думаю, он был недоволен».
Что же произошло?
В атмосфере лицемерия и подозрительности, царившей при французском дворе, даже кристально честные люди (если таковые имелись) не могли быть совершенно спокойны за свою жизнь и свободу, а у герцога Орлеанского и графа де Суассона были причины опасаться репрессий, хотя они «ничего плохого не сделали». Возможно, они напугали сами себя и боялись как-нибудь проговориться. Дело в том, что во время осады Корби сложился «амьенский заговор» против кардинала.
Об этом заговоре известно лишь из одного источника — мемуаров графа де Монтрезора, главного ловчего Месье. Его двоюродный брат де Сент-Ибар был фаворитом графа де Суассона. Вокруг кузенов сплотились несколько дворян, задумавших под шумок разделаться с ненавистным Ришельё. Однако эти планы не получили одобрения их господ. Суассон заявил, что не желает брать на душу грех убийства священника, а герцог Орлеанский вообще промямлил что-то невнятное. Впрочем, заговорщики делали ставку именно на Суассона, у которого были личные причины не любить кардинала: тот всячески навязывал ему брак со своей племянницей госпожой де Комбале. Тальман де Рео пишет, что Франсуа де Баррада, принимавший участие в осаде Корби и получивший разрешение видеться с королем, лично сделал графу предложение схватить кардинала и получил ответ: «Я поговорю об этом с Месье». «Месье! — воскликнул Баррада, знавший цену герцогу Орлеанскому. — Я не хочу иметь дела с Месье!» Однако любому здравомыслящему человеку было ясно, что покушение на жизнь главного королевского министра, к тому же кардинала, в разгар войны было безумием: это значило навлечь на себя неумолимый высочайший гнев и стать как минимум изгоем. Поэтому оба королевских родственника быстро уняли своих ретивых фаворитов, и об их проектах никто не узнал — даже сам кардинал. Тем не менее страх поселился в их сердцах: а вдруг кто-нибудь проболтается?
[52] И когда по Парижу пошли слухи, что в Венсенском замке готовят «гнездышко» для какой-то «важной птицы», Суассон не выдержал и сбежал.
