Во время нашей беседы 11 мая английский министр проявил некоторое замешательство. «Я вам гарантирую, — заявил он, — что у нас нет никаких намерений в отношении Мадагаскара. Мы хотим, чтобы французские власти продолжали осуществлять свой контроль над островом». — «Какие французские власти?» — спросил я. Из слов Идена я понял, что англичане намеревались вступить в переговоры с генерал-губернатором Анэ, чтобы установить modus vivendi, в силу которого на Мадагаскаре все осталось бы по-прежнему, союзники продолжали бы находиться в Диего-Суаресе и следили бы за остальной частью острова.
Я заявил Идену, что этот план неприемлем для нас. «Либо этот план удастся, — сказал я ему, — и это повлечет за собой нейтрализацию французской территории под опекой союзников, на что мы никогда не согласимся, либо он не удастся, и через несколько недель вам самим придется осуществлять карательные действия в глубине острова, что будет весьма походить на захват чужой территории. Впрочем, мне кажется, что наиболее вероятен второй вариант, ибо немцы сумеют заставить вишистские власти оказать вам сопротивление».
«Мы, — признал Иден, — ввязались в дело, чреватое серьезными осложнениями. Но я могу заверить вас, что мое правительство желает и надеется, что в конце концов Мадагаскар перейдет под ваше руководство. Мы готовы сделать публичное заявление по этому поводу». Была достигнута договоренность, что английское правительство опубликует коммюнике следующего содержания (14 мая): «Что касается Мадагаскара, то правительство Его Величества высказывает пожелание, чтобы Французский Национальный комитет, в качестве представителя Сражающейся Франции и учитывая его сотрудничество с Объединенными Нациями, сыграл подобающую роль в управлении освобожденной территорией».
Со стороны Англии это было важное обязательство. На следующий же день я констатировал это в своей речи по радио. Со своей стороны я выразил доверие лояльности союзников. Но я публично отвергал всякий компромисс в отношении Мадагаскара, заявив, что Франция не желает допустить расчленения или нейтрализации своей империи.
«Франция хочет, — сказал я, — чтобы от ее имени Сражающаяся Франция возглавила и объединила усилия французов в войне, где бы эта война ни велась, чтобы она обеспечила представительство ее интересов перед союзниками, равно как и их защиту перед врагом, чтобы она поддерживала и осуществляла суверенитет Франции в тех из ее владений, которые уже освобождены или будут освобождены». В тот же день я отдал распоряжение командующему войсками в Экваториальной Африке о создании сводной бригады для участия в операциях на Мадагаскаре.
Но обещания английского правительства и мои собственные заявления о будущей роли Национального комитета предполагали решенной одну проблему, которая отнюдь еще не была решена. В действительности Виши оставалось хозяином почти всего Мадагаскара. Вскоре стало известно, что англичане, ограничившись лишь оккупацией Диего-Суареса, начали переговоры с генерал — губернатором Анэ. Одновременно с этим восточно-африканское отделение «Интеллидженс сервис» направило туда группу своих агентов во главе с Лэшем. Эти меры шли вразрез с желаниями «Свободной Франции». Ибо вследствие этого замедлялось вступление Мадагаскара в активные военные действия, укреплялась власть Анэ, затягивался раскол империи. Кроме того, у меня вызывала опасение деятельность этой английской политической команды, которую мы уже видели за работой на Востоке, в Джибути, в Абиссинии. Тревожные сигналы не замедлили появиться. Пешкову, которого я хотел отправить в Диего-Суарсс для ознакомления с положением на месте, помешали выехать из Южной Африки. Таким образом, в начале июня 1942 над англо-французскими отношениями нависли мрачные тучи. Ко всем этим тревожным и неприятным для нас действиям англичан в Сирии, Сомали и на Мадагаскаре добавились новые факты, которые не могли не усилить нашу досаду.
Английская миссия во главе с Франком, находившаяся на Золотом Береге, стремилась установить какие-то таинственные связи с населением французских территорий в излучине Нигера. В то же время главнокомандующий английскими силами в Западной Африке генерал Джиффард сообщил нашим миссиям, что им придется выехать из Батерста и Фритауна. Я лично намеревался отправиться в Ливию для инспектирования наших войск, но получил от английского правительства настойчивую просьбу отложить эту поездку, из чего я понял, что мне не будут предоставлены средства, необходимые для этого путешествия. В самом Лондоне официальные лица, учреждения, штабы отгораживались от нас непроницаемой стеной секретности, что наводило на мысль о недоверии к нам.
Становилось очевидным, что англо-американцы разрабатывали в это время план широких операций на западном театре военных действий. Начальник штаба американской армии генерал Маршалл
[166] и главнокомандующий Атлантическим флотом адмирал Кинг весь май провели в Лондоне, причем они избегали встречи со мной. Однако то, что так явно затевали союзники, не могло не затронуть Францию самым непосредственным образом, учитывая ее силы, ее владения и население этих владений. Тем не менее, по-видимому, намеревались, насколько это возможно, отстранить от участия в делах самую деятельную часть Франции — «Свободную Францию», расчленить ее владения и силы и, быть может, воспользоваться этой распыленностью для захвата тех или других ее территорий. Настало время выступить с ответными действиями. Нужно было показать союзникам, что «Свободная Франция» присоединилась к их лагерю, дабы представлять Францию, а не для того, чтобы прикрывать перед французской нацией их злоупотребления и возможные посягательства на интересы Франции. Национальный комитет подробно обсудил создавшееся положение и пришел к единодушному мнению по этому вопросу.
6 июня я поручил Чарльзу Нику, превосходному дипломату, которого Форин-офис прикомандировало к нам, довести нашу точку зрения до сведения Черчилля и Идена. «Если бы на Мадагаскаре, в Сирии или в других местах, сказал я ему, — Франции вследствие действий ее союзников пришлось бы потерять что-либо из того, что ей принадлежит, наше прямое сотрудничество с Великобританией, а также, возможно, и с Соединенными Штатами лишилось бы всякого оправдания. Мы оказались бы вынужденными покончить с таким положением дел. И это привело бы к тому, что мы сосредоточили бы все свои силы на освобожденных (ныне или в будущем) территориях, с тем чтобы продолжать борьбу всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами, но в одиночестве и в своих собственных интересах». В тот же день я телеграфировал Эбуэ и Леклерку, а также Катру и Лармина, сообщил им об этом решении и призвал их быть наготове. Я приказал им также предупредить находившихся при них союзнических представителей о нашем решении.
Результат не замедлил сказаться. Уже 10 июня я был приглашен к Черчиллю. У нас с ним состоялась весьма содержательная часовая беседа. После горячих комплиментов по адресу французских войск, отличившихся при Бир-Хакейме, премьер-министр заговорил о Мадагаскаре. Он откровенно признал, что у Сражающейся Франции были основания обижаться на методы осуществления этой операции. «Но, — добавил он, — у нас нет никакой задней мысли по поводу Мадагаскара, мы сами еще не знаем, что нам придется там предпринять. Ведь остров такой огромный! Мы хотели бы все уладить так, чтобы не увязнуть там». — «Что касается нас, — сказал я ему, — то мы хотим одного: чтобы Мадагаскар воссоединился со „Свободной Францией“ и принял участие в войне. С этой целью, как я вам это предлагал вчера, мы готовы отправить туда свои войска». — «Вы — не единственный мой союзник», ответил премьер-министр. Этим он мне давал понять, что Вашингтон был против нашего участия. По правде говоря, я в этом и не сомневался.
