Одновременно должно было возрождаться и правосудие. После стольких перенесенных страною мук освобождение, несомненно, развяжет стихийную жажду возмездия. Ведь десятки тысяч патриотов, мужчин и женщин, были расстреляны, сотни тысяч угнаны в ужасные лагери уничтожения, из которых вернутся лишь немногие, тысячи активистов подпольных организаций Сопротивления, партизан, бойцов ударных групп враг объявил вне закона и, если захватывал их, уничтожал на месте; ведь оккупанты совершили неисчислимое количество убийств, поджогов, грабежей, всяких зверств, подвергали людей жестоким пыткам — и все это творилось при пособничестве предателей, при непосредственном содействии «министров», чиновников, французской полиции, милиции и шпиков; ведь целые годы в газетах, журналах, пьесах, в публичных выступлениях приспешники врага изрыгали оскорбления против тех, кто сражался за Францию, и восхваляли оккупантов; ведь в кругах «правительственных», административных, финансовых, промышленных, светских столько негодяев издевалось над унижениями и бедствиями нации и выставляли напоказ свое «сотрудничество» с захватчиками — что ж удивительного, если бегство немецких орд окажется сигналом к скорой и кровавой расправе над изменниками? Бесспорно, так и будет. И все же ни одно частное лицо не имеет права карать преступников. Это дело государства. И надо, чтобы государство, осуществляя эту свою обязанность, вершило суд скорый и правый, быстро производило следствие и выносило приговоры, а иначе все захлестнет волна ярости, которая охватит группы населения или отдельных лиц.
И вот Комитет освобождения своим ордонансом от 26 июня 1944, дополненным ордонансом от 26 августа, определил условия, в которых должны будут караться преступления и проступки коллаборационистов. Юридическая основа обвинения существовала в нашем кодексе — статья о пособничестве неприятелю. Но на этот раз обстоятельства являлись исключительными и в некоторых случаях даже смягчающими вину из-за той позиции, которую занимало «правительство» Виши, отдававшее свои приказы. Учитывая это беспрецедентное политическое положение и желая дать судьям возможность не применять во что бы то ни стало обычных санкций за проступки, которые фактически не являлись преступлением, был веден новый вид наказания, а именно — поражение в правах. Оно влекло за собою лишение политических прав, запрещение занимать общественные должности и в качестве максимальной кары — высылку. Таким образом, зная, какого рода проступки и преступления подлежат каре и располагая довольно гибкой шкалой наказаний, трибуналы будут выносить свои решения.
Какие же трибуналы? Само собой разумеется, что наши обычные уголовные и исправительные судебные органы не могут разбирать такие дела. По самому своему назначению они для этого непригодны. Непригодны они для этого и по своему составу, ибо многие судьи вынуждены были присягнуть Петену и выносили приговоры согласно приказам Виши. Тут нужно было нечто новое. И Комитет освобождения уже заранее предписал создать при судах второй инстанции особые «судебные палаты». Назначение на должность председателя Судебной палаты и на должность прокурора должны были производиться министерством юстиции. Четверых присяжных заседателей предстояло выбирать жеребьевкой из списка, составленного председателем суда второй инстанции при содействии двух представителей Сопротивления, назначенных комиссаром республики — он во всех случаях обязан приобщать участников Сопротивления к деятельности официальных органов. Что касается лиц, состоявших в правительстве Виши или занимавших главные должности, — лиц, на которых падает ответственность за капитуляцию или виновных в коллаборационизме, — их преступления должны рассматриваться в Верховном суде.
Впрочем, судьба одного из них была решена еще в Алжире. Речь идет о Пьере Пюше
[83]. Он состоял министром внутренних дел в «правительстве» Виши и с такой суровостью преследовал деятелей Сопротивления, что стал главным карателем. Расставшись со своим «министерством» в 1942, Пюше уехал в Испанию. По его просьбе генерал Жиро, состоявший тогда «гражданским и военным главнокомандующим», разрешил ему приехать в Марокко и вступить в армию при условии, что все это произойдет втайне. Но так как бывший министр демонстративно везде показывался, Жиро приказал держать его под домашним арестом. В дальнейшем, когда Комитет освобождения решил привлечь к суду членов «правительства» Виши, Пьер Пюше был заключен в тюрьму. И тогда встал вопрос: следует ли его судить тотчас же? Правительство единогласно приняло решение начать судебный процесс. С принципиальной точки зрения не было оснований его откладывать. К тому же для пользы государства требовалось поскорее показать пример правосудия. Наступил момент, когда силы Сопротивления должны были стать существенным элементом национальной обороны. Как раз в это время правительство Лаваля, в которое входил Дарнан в качестве лица, «уполномоченного поддерживать порядок», изо всех сил старалось, вкупе с немцами, разрушить всякий порядок в стране. Необходимо было, чтобы и наши бойцы и их противники без промедления получили доказательство, что преступники должны отвечать за свои действия. Я заявил это с трибуны Консультативной ассамблеи и привел слова Клемансо: «Война! Все для войны! Вершите суд! Пусть страна знает, что ее защитят».
Не имея возможности созвать Верховный суд, Комитет освобождения поручил судить Пюше трибуналу армии. Председателем трибунала был Верен, первый председатель алжирского суда второй инстанции, а судьями — советник Фишер и генералы Шадебек де Лавалад, Коше и Шмидт. Обязанности прокурора исполнял генерал Вейс. Обвиняемый защищался ловко и энергично. Но среди прочих инкриминируемых ему действий имелось два преступления, которые заставили трибунал приговорить виновника к высшей мере наказания. Будучи министром, Пюше разослал префектам циркулярное распоряжение предоставить рейху, в порядке трудовой повинности, то количество рабочих, которое он потребовал. Кроме того, были все основания полагать, что когда в Шатобриане немцы решили расстрелять некоторых заключенных — в виде репрессии за убийство своих солдат, — негодяй Пюше по собственному своему почину направил им список лиц, которых он просил казнить в первую очередь. Неприятель удовлетворил его гнусную просьбу. После освобождения были найдены формальные доказательства этого преступления.
Генерал Жиро, вызванный в суд в качестве свидетеля, говорил об обвиняемом весьма сдержанно. После приговора он явился ко мне и попросил отсрочить казнь. Я, конечно, мог ответить только отказом. Сам Пьер Пюше до конца утверждал, что он действовал лишь в интересах государства. В последнем своем слове на суде он воскликнул, намекая на де Голля: «Пусть тот, на кого Франция возлагает ныне все свои упования, отнимет у меня жизнь, если это поможет ему выполнить свою миссию. Я отдам ему свою жизнь». Встретил он смерть мужественно, сам скомандовал «пли!» солдатам, назначенным для расстрела. В урагане бедствий, потрясавшем Родину, люди, разделившиеся на два лагеря, хотели вести нацию и государство к целям резко различным и путями прямо противоположными. С этого момента установилось, что ответственность как тех, так и других определяется здесь, на земле, не их намерениями, но их действиями, так как дело идет о спасении родины. Какими бы помыслами люди ни руководились, каждому воздается по его делам. Ну а потом? Потом? Пусть Господь Бог рассудит души мертвых. Пусть Франция похоронит их тела.
