Однако другой план — тот, с помощью которого определенные политические элементы, участвовавшие в Сопротивлении, намеревались прийти к власти, имел, как мне представлялось, больше шансов на успех. Я знал, что эти люди хотят воспользоваться всеобщим возбуждением, возможно, даже состоянием анархии, которое вызовет борьба в столице, и попытаются захватит рычаги управления, прежде чем я успею их взять. Речь идет, конечно, о намерениях коммунистов. Если бы им удалось возглавить восстание и, следовательно, забрать в свои руки Париж, им ничего бы не стоило создать правительство де-факто, где они играли бы главенствующую роль.
Они намеревались извлечь выгоду из неразберихи, сопутствующей боям, привлечь на свою сторону Национальный Совет Сопротивления, многие члены которого (не считая тех, кто был непосредственно подчинен им) могли прельститься обещанием власти; воспользоваться симпатиями, которые испытывали к ним многие люди, принадлежащие к разным слоям населения, в связи с теми преследованиями, каким они подвергались, теми потерями, какие они понесли, и тем мужеством, какое они проявили; они могли использовать тревогу, вызванную в народе отсутствием какой-либо реальной общественной силы, и, наконец, ведя двойную игру, афишируя свою приверженность генералу де Голлю, стать во главе восстания наподобие своеобразной Коммуны, которая провозгласит республику, восстановит порядок, возродит правосудие и, в довершение всего, будет петь только «Марсельезу» и вывешивать только трехцветные флаги. По прибытии в столицу я обнаружил бы там то «народное» правительство, оно украсило бы мое чело лавровым венком, предложило бы занять место, заранее отведенное мне в его составе, и ловушка была бы захлопнута. Ну а дальше игроки повели бы игру, чередуя дерзость с осторожностью, проникая, под прикрытием чистки, во все звенья государственного аппарата, обрабатывая общественное мнение с помощью ловкого распространения нужных сведений и постепенно избавляясь от своих первоначальных союзников, пока наконец не будет установлена так называемая диктатура пролетариата.
То, что такого рода политические проекты возникнут по мере расширения боев, казалось мне неизбежным. То, что восстание в столице для кое-кого будет связано с попыткой учредить власть III Интернационала, было мне давно известно. И тем не менее я считал, что силы Франции должны с оружием в руках проявить себя в Париже до того, как туда вступят союзники, чтобы сам народ способствовал разгрому оккупантов, чтобы освобождение столицы носило характер военной и одновременно общенациональной операции. Вот почему я решил идти на риск и всячески поощрять восстание, не возражая против участия в нем любых элементов, способных его вызвать. Надо сказать, я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы направить дело к благоприятному исходу. Заранее приняв соответствующие меры, подготовив своевременно вступление в город крупной французской части, я намеревался прибыть туда и сам, чтобы принять на себя энтузиазм освобожденного Парижа.
Правительство сделало все необходимое, чтобы командование регулярными войсками, находившимися в Париже, было поручено преданным людям. Уже в июле Шарль Люизе
[116], префект Корсики, был назначен префектом полиции. После двух неудачных попыток ему наконец удалось 17 августа проникнуть в Париж, что было очень кстати, поскольку полиция как раз захватила префектуру и ему надо было приступать к исполнению своих обязанностей. А генерал Ари должен был в соответствующий момент стать во главе республиканской гвардии (которую Виши именовало парижской), полка пожарной охраны Парижа, национальной гвардии и жандармерии, — все эти части, несомненно, с восторгом встретят руководителя, назначенного де Голлем.
Но вследствие создавшихся обстоятельств иначе обстояло дело в партизанских отрядах, возникавших в разных кварталах. Они, естественно, находились под командой начальников, которых сами выбрали из своей среды, при этом коммунисты старались, действуя порою прямо, а порою под прикрытием «Фрон насиональ», чтобы это были их люди. При назначении на более высокие посты «партия» оказывала давление через Национальный Совет Сопротивления. Военными вопросами ведал назначенный Советом комитет действия, так называемый «КОМАК», состоявший из трех членов, в число которых входили Крижель-Вальримон и Вийон
[117]. Звание начальника штаба внутренних сил Сопротивления было указанным выше путем возложено на Мальрэ-Жуэнвиля, после того как немцы арестовали полковника Дежюсьё. Роль-Танги был назначен командующим вооруженными силами Иль-де-Франса. Словом, если судить по этим назначениям, казалось, что руководство сражающимися находится в руках коммунистов.
Но это были лишь звания, отнюдь не означавшие того, что принято под ними подразумевать. По сути дела, люди, носившие их, никоим образом не осуществляли руководства операциями. Вместо того чтобы отдавать приказы и проверять их выполнение в соответствии с военными нормами, они будут действовать с помощью воззваний или индивидуальных актов, которые всегда имеют ограниченный характер. И в само деле, партизаны, численность которых достигнет самое большее 25 тысяч вооруженных людей, представляли собой отдельные группы, и каждая из них действовала не столько сообразно указаниям сверху, сколько сообразно местным условиям, не выходя за пределы своего квартала, где у нее были укрытия. К тому же, полковник де Маргерит, чрезвычайно опытный офицер, возглавлял внутренние вооруженные силы Парижа и предместий. А генералы Ревер и Блок-Дассо
[118] были соответственно советниками «КОМАК’а» и «Фрон насиональ». И, наконец, Шабан-Дельмас, военный делегат правительства, прибывший в Париж 16 августа, предварительно получив в Лондоне инструкции от генерала Кёнига, был в центре всего. Ловкий и проницательный, он один имел возможность поддерживать связь с заграницей, он был в курсе всех предложений и намерений, и порою ему приходилось вести долгие и мало приятные переговоры, чтобы удержать Совет и комитеты от тех или иных шагов. Кроме всего прочего, генерал де Голль и его правительство имели в Париже своего представителя.
