Анненков — здоровый, полный сил человек, несомненно крупная индивидуальность, но хитроват и нас боится.
Согласие он даст, потому что деваться ему некуда…
Лин
[319] 23 часа»
[320].
Когда Денисову было объявлено, что Анненков перешёл на сторону советской власти, тот растерялся, долго не мог в это поверить, однако намерения поступить так же не высказал.
На следующий день Анненков и Денисов были разоружены, а их чемоданы с личными вещами досмотрены.
2 апреля Анненкову было объявлено, что он находится в руках советской разведки, предлагалось вернуться в СССР и оговаривались условия возвращения.
Рано утром 5 апреля Анненков потребовал к себе Примакова и передал ему письмо, которое стараниями Карахана через несколько дней стало широко известно как в Китае, так и за его пределами:
«Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету.
Я, Борис Анненков, в минувшую Гражданскую войну принимал самое деятельное участие в борьбе на стороне белых. Я считал большевиков захватчиками власти, не способными вести народ и страну к благу и процветанию. Суровая, трёх с половинойлетняя, борьба кончилась нашим поражением, и мы эмигрировали в Китай. Шесть лет эмиграции были самыми тяжёлыми в моей жизни. Потеря своей Родины, сознание своей вины перед людьми, которые верили мне и которых я повёл за собой в скитание в Китай, сильно угнетали меня. Но эти шесть лет изгнания не прошли даром. Строгий анализ своих прошлых поступков и действий привёл меня к таким выводам: Гражданская война и борьба с Советами были глубоким моим заблуждением, ибо то, что сделала Советская власть после того, как окончила борьбу на всех фронтах с белыми и поляками, говорит за то, что Советская власть твёрдо и неуклонно ведёт народ и страну к достижению намеченных ею идеалов.
Тот огромный шаг по пути строительства, который сделала Советская власть, является показателем того, что народные массы идут за своей властью, ибо только при полной поддержке всего народа можно достичь тех колоссальных успехов, кои достигнуты в СССР. Сознавая свою огромную вину перед народом и Советской властью, зная, что я не заслуживаю снисхождения за свои прошлые действия, я всё-таки обращаюсь к Советскому правительству с искренней и чистосердечной просьбой о прощении мне моих глубоких заблуждений и ошибок, сделанных мной в Гражданскую войну. Если бы Советская власть дала мне возможность загладить свою вину перед Родиной служением ей на каком угодно поприще, я был бы счастлив отдать все свои силы и жизнь, лишь бы доказать искренность моего заблуждения. Сознавая всю свою вину и перед теми людьми, которых я завёл в эмиграцию, я прошу Советское правительство, если оно найдёт мою просьбу о помиловании меня лично неприемлемой, даровать таковое моим бывшим соратникам, заведённым в заблуждение и гораздо менее, чем я, виноватым. Каков бы ни был приговор, я приму его как справедливое возмездие за свою вину.
5 апреля 1926. Борис Анненков»
[321].
Вскоре было написано и обращение атамана к своим партизанам.
Опасаясь, что о задержании Анненкова станет известно белой эмиграции и она может принять меры к его освобождению, Примаков решил срочно вывозить арестованных из Калгана к границе. Были снаряжены две автомашины, погружено продовольствие, подобрано сопровождение. Для разведки ущелья, проходящего вблизи Калгана, по которому шла дорога и которое было удобно для засады, были направлены сотрудники, переодетые в китайское платье. К полуночи разведка вернулась и доложила, что по маршруту всё спокойно. 7 апреля, задолго до рассвета, машины вышли из города. Сопровождать Анненкова было приказано М.О. Зюку
[322].
На мой взгляд, оба рассказа об аресте Анненкова, мягко говоря, не соответствуют действительности. Но это и понятно: хотя обе повести написаны с привлечением документов, всё же это художественные произведения, предполагающие занимательность, а в этих целях и вымысел, и перестановку событий во времени, и другие литературные приёмы. Следует учитывать, что в то время авторы и не могли всего сказать.
Советская разведка, несомненно, работала над нейтрализацией ярых врагов советской власти и белых военачальников, оказавшихся за границей. Не был, вероятно, исключением и Анненков. Если операция по Анненкову разрабатывалась, то для его обезвреживания, должно быть, предусматривались три варианта действий:
а) физическая ликвидация в Китае;
б) захват и насильственный вывод на территорию СССР с последующим преданием суду и ликвидацией;
в) склонение к добровольному переходу в СССР на основе дачи гарантий безопасности и обещания полного или частичного прощения.
Однако от первых двух вариантов пришлось отказаться, так как убийство или неудача захвата атамана могли осложнить советско-китайские отношения и отношения с ведущими государствами мира, имевшими на Анненкова свои виды, а также привести к активизации враждебной деятельности против СССР эмиграции, нашедшей убежище не только в Китае, но и в других странах.
Оставался третий вариант, тем более что советская разведка, изучая атамана, не могла не видеть, что после выхода из тюрьмы он пытается с достоинством, как говорят китайцы, не теряя лица, отойти от Белого движения. Этот вариант и стали разрабатывать ОГПУ и резидентура советской разведки в Китае, привлекая к его претворению аппарат советского военного советника при маршале Фын Юйсяне, на территории которого волею судеб оказался Анненков. Этот вариант и был осуществлён.
Поиск подходов к Анненкову, изучение его политических взглядов и возможное их изменение началось задолго до разработки операции. В протоколе допроса от 23 апреля 1926 года атаман рассказывает, что в ноябре 1925 года Н.Д. Меркулов и М.А. Михайлов через бывшего офицера Анненкова Ф.К. Черкашина направили ему письмо с предложением
[323] сформировать при армии Чжан Цзолина отряд из русских эмигрантов, который будут содержать Чжан Цзолин и Япония. Черкашин признался Анненкову, что ознакомил с письмом полковника Гущина, прибывшего из Советской России. Прочитав письмо, Гущин возвратил его Черкашину, сказав при этом, чтобы тот от его имени предложил Анненкову поступить в группу русских красных войск при 2-й Народной Армии.
