«Не падайте духом, бравый атаман! Вы всегда были и будете примером человека долга и чести. Хоть Вас и судят, но Вы не побеждены, и какую бы грязь на Вас ни лили газеты, им не верят, и все жалеют Вас. А что до резолюции служащих, то за 30–40 рублей своего полуголодного существования они подпишут и не такие резолюции. Мужайтесь, если и придётся умереть, Вы умрёте героем, которому нет равного в мире…
Не бойтесь смерти и не давайте повод врагам смеяться над Вами, не просите пощады, чтобы они не назвали Вас трусом. Ательстан.
1 августа 1927».
Красноармейцы ГПУ: «Ну и атаман, ну и командир! Что за человек! Жаль, если расстреляют!»
Однако процесс вынужден был прерваться: 1 августа Анненков заболел. Газета «Известия» на первой полосе поместила следующую информацию:
«Болезнь Анненкова:
Семипалатинск, 2 августа (по телегр. от нашего собств. кор-та) Ввиду продолжающейся болезни Анненкова, заседания суда сегодня нет. Врачи предполагают тропическую малярию. Больному обеспечена медицинская помощь».
От себя добавлю: и несколько дней жизни.
Видимо, врачи применили всё своё искусство, для того чтобы поднять Анненкова на ноги, потому что уже 6 августа, также на первой полосе «Известий» читаем:
«Семипалатинск, 5 августа (по телегр. от нашего собств. кор-та) Анненков выздоровел. Суд возобновится завтра утром».
После пятидневного перерыва суд возобновил свою работу в субботу, в 4 часа дня. Анненкову было предоставлено право отвечать суду сидя.
И до болезни и после неё процесс шёл только с обвинительным уклоном. Все объяснения Анненкова слушались судом только одним ухом, а малейшие попытки Анненкова оправдаться отвергались с ходу. Впрочем, тот и не так уж часто прибегал к оправданиям.
— Многое забыл, не помню! — говорит он суду, отвергая его обвинения в неискренности. Но, когда ему напоминали детали события, он, если оно имело место, подтверждал их или аргументированно опровергал.
Во всех цивилизованных странах при определении степени вины подсудимых учитываются и смягчающие вину обстоятельства. В случае с Анненковым и Денисовым суд должен был отнести к этим обстоятельствам и ожесточённый характер войны, и трудности в материальном снабжении войск, толкающими их к самовольному изъятию у населения продуктов, фуража, лошадей и др., и необходимость поддержания принесённого на штыках правопорядка, и отсутствие у обеих сторон пределов насилия над людьми, принадлежащих к другой стороне или даже только симпатизирующих ей, и низкий образовательный, культурный, моральный уровни бойцов, и крайнюю враждебность противников. Но никаких смягчающих обстоятельств для Анненкова и Денисова не было!
Анненков видел однобокость процесса, но верил заверениям советских властей о его формальном характере и не сомневался, что они сохранят ему и Денисову жизнь. Поэтому Анненков в тактике своей защиты проявлял недопустимое легкомыслие, он недостаточно серьёзно готовился к заседаниям суда, надеясь на свою память, ум, умение излагать мысли. Отвечая на вопросы суда, государственного и общественных обвинителей, защиты, он не всегда вникал в них, не замечал скрытых там ловушек или спасательных кругов. Он торопился с ответами, недостаточно продумывал их, старался отвечать на них, как говорится, «с ходу». Как командир, считая себя ответственным за всё, он брал на себя вину за действия, которых лично не совершал. Всем этим Анненков нередко ставил в трудное положение и себя, и защиту.
Поведение Анненкова на суде можно объяснить его полной политической безграмотностью и отсутствием всякого опыта участия в политических словесных баталиях. А именно такой баталией и был Семипалатинский процесс. Анненков и сам знал эту свою слабость и, нисколько не рисуясь, неоднократно заявлял об этом суду, который ею неоднократно пользовался и, подводя Анненкова к нужному ответу, компрометировал его:
— Вы утром сегодня дали оценку русскому офицерству, что оно, вступая в армию, должно было разделять монархические убеждения, как и вы, вступив в армию, были монархистом, — обращается гособвинитель к Анненкову, не совсем понятно сформулировав свою мысль.
— Да… — настораживается тот.
— Следовательно, армия была политической?
— Политической она не была. Она была внеклассовой! — заявляет Анненков.
— По-вашему, армия была внеклассовой, но с монархическим командным составом? — каверзничает гособвинитель.
— Да, так… — подтверждает Анненков и вызывает смех в зале.
Проскакав галопом по некоторым вехам жизни и деятельности Анненкова и Денисова, суд на утреннем заседании 9 августа объявил об окончании судебного следствия, ничего не исследовав и ничего не доказав. Всё, что было в материалах следствия, было им признано истиной.
Вечером того же дня суд приступил к заслушиванию сторон. Первыми выступили общественные обвинители, затем — государственный обвинитель, после него — защитники, которые камня на камне не оставили от обвинения, что срочно потребовало дополнительного выступления гособвинителя. Последними выступали подсудимые.
Прения открыл общественный обвинитель Ярков. Его речь была длинна и неконкретна. В ней уделялось много внимания истории колчаковщины, к которой подсудимые имели касательное отношение, она изобиловала рассуждениями общего характера: «Все, даже самые дикие зверства, тускнеют перед зверствами анненковских карательных отрядов!», «Партизанские отряды были шайками бандитов, сбродом всевозможного уголовного и прочего элемента!» и тому подобное.
— И поэтому я, — делает заключение Ярков, — перед судом революции, от лица трудового крестьянства, казачьего населения и рабочих требую для подсудимых самой суровой меры наказания.
Единственным наказанием общественное мнение, которое выражено в сотнях, если не в тысячах, резолюций крестьянских собраний, сходов и прочее, считает — расстрел. И я думаю, что суд революции будет беспощаден!
Речь Яркова была выслушана в звенящей тишине, но большого впечатления не произвела, потому что была соткана из привычных, всем уже надоевших слов, именно таких слов аудитория от него и ждала, поэтому ничего нового он ей не сказал.
По поводу его речи Анненков сказал после процесса:
«Какая ирония судьбы: один казак Ярков разделил со мной тернистый путь изгнания и китайского плена, другой казак Ярков обвинял и требовал моего расстрела!»
Следующим держал речь Мустанбаев. Опытный оратор, он умышленно начал её робко, но постепенно его голос крепчал, звучал всё увереннее, а выступление становилось красноречивее и эмоциональнее.
— Я не знаю уголовного права, — начал он, — и не буду квалифицировать действия подсудимых по отдельным статьям. Это — дело прокурора, он сумеет найти должную характеристику преступлений обвиняемых!
Далее он сопоставляет Анненкова с Дутовым и Семёновым и характеризует его не как рядового атамана, а как одного из атаманов «решительных и зверских».
