Своё отношение к интервенции А.В. Колчак высказал члену Чрезвычайной следственной комиссии Н. Алексеевскому на допросе в Иркутске 30 января 1920 года. Вот их диалог.
Алексеевский: — Каково было ваше принципиальное отношение к интервенции раньше, чем вы её увидели во Владивостоке?
Колчак: — В принципе я был против неё.
Алексеевский: — Всё-таки можно быть в принципе против известной меры, но допускать её на практике, потому что другого выхода нет. Вы считали ли, что, несмотря на то что интервенция нежелательна, к ней всё-таки можно прибегнуть?
Колчак: — Я считал, что эта интервенция, в сущности говоря, закончится оккупацией и захватом нашего Дальнего Востока в чужие руки. В Японии я убедился в этом. Затем я не мог относиться сочувственно к этой интервенции ввиду позорного отношения к нашим войскам и унизительного положения всех русских людей и властей, которые там были. Меня это оскорбляло. Я не мог относиться к этому доброжелательно. Затем самая цель и характер интервенции носили глубоко оскорбительный характер: это не было помощью России, — всё это выставлялось как помощь чехам, их благополучному возвращению, и в связи с этим всё получало глубоко оскорбительный и глубоко тяжёлый характер для русских. Вся интервенция мне представлялась в форме установления чужого влияния на Дальнем Востоке
[231].
Став Верховным правителем России, Колчак не изменил своего отношения к интервенции, но должен был её терпеть, а в интересах уничтожения большевизма — тесно с ней сотрудничать. Честность Колчака убеждала интервентов в правильности выбора адмирала на роль своего ставленника. Но Верховный правитель России был её патриотом и подчинил свою судьбу идее, во имя которой велась Гражданская война, — идее возрождения Великой России. Во имя этой идеи он шёл на временный компромисс с интервентами, принимал от них помощь и даже предоставил в их распоряжение железные дороги, важнейшие отрасли промышленности, право эксплуатации природных богатств в обмен на нужное ему вооружение, снаряжение и продовольствие. И следует заметить, что помощь интервентов была солидной, хотя поставки не всегда были доброкачественны. В 1919 году из США в Сибирь было переброшено не менее 400 тысяч винтовок, огромное количество пулемётов, пушек, аэропланов, броневиков, военного обмундирования, медикаментов. Англия и Франция также вооружали белые армии. К маю 1919 года из Англии было отправлено до 170 тысяч винтовок, около 223 миллионов ружейных патронов, 817 тысяч ручных гранат, 350 пулемётов, 92 орудия, до 200 тысяч комплектов солдатского обмундирования и снаряжения и др., из Франции — 1700 пулемётов, 400 орудий, 30 аэропланов. Военную помощь Колчаку оказывала и Япония. Всего Колчак получил до 1 миллиона винтовок, 500 тысяч снарядов, 3 миллиона пар обуви, 350 тысяч комплектов обмундирования
[232].
Но и вознаграждение за свои поставки они получали солидное. Анненков пишет: «Золотой дождь полился, и русское золото стало уходить за границу. Старые английские пушки, расстрелянные японские пулемёты покупались за огромные деньги, ими снабжалась армия. Спекуляцией занимались все те, кто только мог и близко стоял около денег. На всём старались выгадать, и армия получала всё необходимое самого низкого качества… На фронт, снабжённый английскими винтовками, посылались русские патроны, на фронт, снабжённый английскими пушками, посылались французские снаряды, к зиме приходила летняя одежда, а к лету в армию доставляли валенки и полушубки». Принимая эту помощь, Колчак сразу же расплачивался с ними за поставки и был полон решимости покончить с долгами после победы над большевиками и восстановления новой, могучей России.
Как только интервенты окончательно убедились, что Колчак их марионеткой не станет и не допустит их хозяйничанья в России, они свернули помощь, и Белая армия покатилась на Восток, потому что не могла противостоять Красной, имевшей в тылу огромные людские резервы и военные заводы, поставляющие оружие и боеприпасы.
Адмирала Колчака и его опытных генералов победили не красные прапорщики, а недостаток оружия и людей. Недобрую роль в отношении к А.В. Колчаку сыграло и то неадекватное представление, которое сложилось у сибиряков о нём как якобы предателе национальных интересов России и его армии, которой приписывались все зверства, творимые интервентами, охранявшими тылы, коммуникации колчаковской армии и непосредственно боровшимися с партизанами, грабя местное население и насильничая.
— Поступали ли к вам заявления о безобразиях чехов? — был задан вопрос Болдыреву на Семипалатинском процессе.
— Были! — подтверждает Болдырев. — Чехи тоже бесчинствовали…
Чехи вообще отличались своими бесчинствами во время Гражданской войны, что нашло отражение даже в сибирском фольклоре. Ещё и сейчас на сибирских застольях можно услышать песню:
Отец мой был природный пахарь,
А я работал вместе с ним.
На нас напали злые чехи —
Сестру родную увели!..
Об интервенции в Сибири написано много, но, поскольку наш герой тоже имел о ней собственное мнение, его показания о ней также интересны.
Анненков тоже был патриотом Родины, и его бесило, что с санкции Верховного в Сибири хозяйничали интервенты. Но он не знал, какие причины вынуждали адмирала поступать так, а не иначе. В ответах Анненкова на вопросы суда чувствуется его недовольство присутствием интервентов в Сибири, их участием в Гражданской войне, их не касающейся, его патриотизм и горечь. Его ответы полны, чётки, даются твёрдо и без колебаний.
— В Омске вы встречались с англичанами? — спрашивает председатель суда.
— Нет! — отвечает Анненков. — но при ставке (у Колчака. — В.Г.) был генерал Нокс
[233] — начальник английской миссии. Эта миссия должна была снабжать Колчака снаряжением, обмундированием и так далее.
<…>
— Кто был при Гришине-Алмазове?
— Французская миссия. При Колчаке был генерал Жанен
[234], тоже из французской миссии. Она состояла из 30 человек.
