— Английская миссия. Кто там был? — спрашивает председатель суда.
— Генерал Нокс, который являлся представителем английской миссии и старшиной всех миссий.
— А японская миссия была?
— Была! Во главе её стоял генерал Танака
[235]. Сейчас он по последним сведениям — японский премьер.
— А ещё какие представители миссий были?
— Чехословацкой республики — доктор Павло или Павлу…
Далее Анненков указывает, что чисто английских отрядов не было, но канадцы и итальянцы управлялись английскими офицерами.
— А солдаты других национальностей в бронечастях были?
— Не помню точно…
— Точно не можете сказать? — переспрашивает председатель. — А об английских знали точно и ясно? Это было в 18-х и 19-х годах?
— Да, точно! — подтверждает Анненков. — Кроме того, были польские, румынские, сербские…
— Как вам казалось: руководство всеми отрядами, а также политическое мнение при ставке — в чьих руках находилось: в руках Колчака или Англии?
— Я себе рисовал картину такую: Колчак был исполнитель воли генерала Нокса, под влиянием которого находился всецело. Даже встречи (в войсках. — В.Г.) Нокса были пышнее, чем Колчака!..
— Не было ли таких случаев, когда в том или ином районе обнаруживалась английская контрразведка?
— В Омске — везде шныряла!
— Артиллерия была вся английская?
— Да!
— Какие были пулемёты?
— Пулемёты были японские, Виккерса, Кольта, американские, французские Сатьена, Люис. Кольты были посланы из Америки.
— Вы не знаете путей следования вооружения в ваши края?
— Из Владивостока, — недоумённо отвечает Анненков: он удивлён и на всякий случай напрягся, ища подвох: ведь то, что это спрашивает такое высокопоставленное лицо, — всем известно! — Также было французское скорострельное вооружение, — добавляет он.
— Теперь расскажите об обмундировании! — меняет тему председатель.
— Оно приходило так: всё верхнее и шинели были английское, но частично присылалось из Японии. Оттуда посылалось большое количество сукна, из которого делались здесь шинели
[236]…
Далее, отвечая на вопросы, Анненков рассказывает об английских и японских одеялах, об оплате французами английского обмундирования и незначительном, остаточном использовании русского оружия.
— Какой вывод вы сделали из этого?
— Тот, что иностранцы имели бо???(удар.)льшее значение, чем правительство!
— Вы не думали, что между верхушкой колчаковского правительства начинается единение с англичанами?
— Да, я предполагал, что союзники, главным образом англичане, были заинтересованы в борьбе против большевизма исключительно ради своих целей. Иностранцы чувствовали себя хозяевами. Это было обидно! Но мы получали распоряжения относиться к их высокомерию снисходительно.
— Не был ли здесь «Американский союз молодёжи», не работал ли он? — вмешивается защита.
— Да, работал «Союз крестьянской молодёжи», — отвечает Анненков. — Твёрдо могу сказать, что посылалось русское золото в Японию и во Владивосток. Золото это было захвачено из государственных запасов в Казани. Ходили слухи, что наши будут за помощь иностранцев расплачиваться концессиями.
— Скажите, чем объясняется, что слава о ваших частях у самого Колчака была незавидной? Это вам известно?
— Да, было известно! Это было до прибытия комиссии, которая была назначена Верховным правителем в мой район, с которой был и генерал Щербаков, и генерал Старцев, а также представитель от миссии. Эта комиссия осмотрела весь мой район…
— От какой миссии?
— От французской!
— Вы, следовательно, допускали в свой район иностранные миссии? Где это было?
— На Лепсинском фронте!
— Вы не помните фамилии представителя этой миссии?
— Кажется, полковник Дю или Дюрейль… — точно не помню. Комиссия нашла блестящим мой район! — хвастанул атаман.
Больше на тему интервенции на процессе не говорилось, но и в сказанном Анненковым отчётливо и недвусмысленно выражена патриотическая позиция участника событий, осознающего противоестественность присутствия на родной земле иноземных сил и возможность нежелательных последствий такого вмешательства в решение внутренних, сугубо национальных проблем.
Отрицательное отношение к отряду Анненкова как к партизанскому формированию начало складываться ещё во время Великой войны. В дальнейшем, в годы Гражданской войны, из-за роста элементов атаманщины, критическое отношение к нему ещё более возросло. Офицеры и генералы категорически не признавали формирования атаманов воинскими подразделениями, считая их шайками бандитов, но терпели в надежде перековать их в нормальные боевые единицы. Это тем более было необходимо сделать потому, что сами атаманы были заклятыми врагами большевизма, их партизаны — опытными и умелыми бойцами.
Утверждению отрицательной оценки своего отряда во многом способствовал сам Анненков своей заносчивостью, амбициозностью и самолюбованием. В своих мемуарных записках он писал:
«Спустя несколько дней после падения Омска (имеется в виду свержение советской власти в 1918 году) атаман Анненков получил телеграмму: «Приказываю Вам немедленно прибыть в Омск для получения дальнейших указаний.
Командующий войсками полковник Иванов-Ринов».
Атаман Анненков ответил:
«Увы, не знаю, каким приказом Вы назначены моим начальником, а поэтому воздержусь от исполнения Вашего приказа. Анненков».
Иванов-Ринов вторично телеграфировал:
«В Омске существует Временное Сибирское правительство. Его приказом я назначен командующим войсками Западной Сибири. Признаёте ли Вы это правительство? Если да, то получите задачу: отправляйтесь немедленно на фронт и обо всём доложите».
Атаман Анненков послал ответ:
«Эта телеграмма странней первой. Подчиняться какому-то мифическому правительству не намерен. Задачу выбрал сам. О моём подчинении себе не мечтайте. Подчинюсь тому своими действиями, кто заслужит»».
