Нам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, больше ничего.
Это оставалось актуально и для советской эпохи. Хотя массовость образования в России с её колониями-республиками сильно возросла, но отсталость от уровня высшего образования в старанх Запада уменьшалась очень медленно. Мы, советские врачи той эпохи, одну треть времени в медицинских институтах тратили на изучение марксизма-ленинизма. Самый первый и важный выпускной государственный экзамен всегда был по марксистской философии — идеология превыше всего. Об этом я тоже писал в своих статьях в русской газете, и это тоже вызывало недовольство некоторых моих коллег. Но теперь нам всем приходилось расплачиваться, догоняя уровень знаний и подготовки американских докторов.
Когда я впервые пришёл на занятия в Центр Каплана в Манхэттене, я ожидал увидеть аудиторию, слушающую лекции, так проводились все занятия в России. Вместо этого девушка-регистратор выдала мне первую по программе магнитофонную кассету и буклет с напечатанными по теме кассеты вопросами-ответами.
— Что мне с этим делать?
— Сидите и слушайте, как другие.
— Где и как слушать?
Она повела меня в небольшой зал, где стояли длинные столы с множеством магнитофонов. Почти все были заняты: в тишине каждый слушал свою кассету через наушники. Приложив палец к губам, она усадила меня на свободное место, дала наушники.
— Это всё? — шёпотом.
— Всё. Прослушаете первую кассету, подойдёте ко мне — я обменяю её на следующую.
Я надел наушники и приготовился услышать медленную внятную речь. Вместо этого лектор говорил так быстро, что я не разбирал буквально ни одного слова. В растерянности я остановил ленту, перекрутил к началу, опять включил — то же самое.
У лектора не было достаточной для меня внятности речи. В стремлении понять я сконцентрировался и напрягся, как перед поднятием тяжёлого веса — не помогло. В растерянности я стал оглядываться вокруг: как другие слушают такую непонятную скороговорку? Неподалёку какие-то молодые доктора, в основном мужчины, сидели, расслабленно откинувшись на спинки стульев, и слушали наушники с видом любителей классической музыки, погружённых в звучание симфонии в концертном зале. На столах рядом с ними стояли принесенные из соседнего кафе бумажные чашки с кофе, который они время от времени пили мелкими глотками. Некоторые из них положили ноги на стол — и по этому, и по кофе в них сразу узнавались американцы. Изредка, по ходу слушания, они заглядывали в буклеты, сверялись с вопросами и ответами, опять закрывали глаза и откидывались, чтобы слушать. Их было немного.
Другая группа подальше — лица индусского и азиатского типа, смуглые или чёрные из стран Азии и Латинской Америки, тоже молодые, но среди них довольно много женщин, некоторые одеты в национальные одежды и сари. Они тоже слушали плёнки без видимого затруднения, но не так расслабленно, как американцы. На столах рядом с ними лежали толстые американские учебники и тетради с записями. Они иногда останавливали магнитофон, листали учебники, что-то записывали и продолжали слушать. Кофе они не пили и ноги на стол не клали.
Дальше сидели, сгруппировавшись, доктора постарше. Они часто снимали наушники, нервно листали словари и переговаривались шёпотом. Среди них много женщин среднего и выше возраста. Они слушали плёнки с видимым трудом, и по тоскливому беспокойству в их глазах нетрудно было распознать нашего брата — русских беженцев. Кофе они не пили, но часто, по одному — по два вставали и выходили в коридор.
Распознав своих, я тоже вышел и сразу натолкнулся на группу курящих мужчин, беседующих по-русски. Никого из них я не знал, но кивнул им. Они поизучали меня глазами, сильно не заинтересовались. Все были в возрасте около сорока, двое помоложе, а двое явно старше меня. Я закурил, для компании, и стал слушать. Очевидно, они тут были старожилы, и разговор шёл о результатах последнего экзамена. Вёлся он в таком примерно ключе:
— Сколько ты на этот раз получил?
— Немного продвинулся: шестьдесят восемь — далеко до заветных семидесяти пяти.
— А та женщина из Черновцов не добрала всего один балл.
— Да ну?! Обидно, конечно.
— А что толку-то? — всё равно не сдала.
— Наши опять на одном из последних мест по статистике.
— Да, в этот раз мало кто сдал. Но и вопросы были такие, что я вам скажу! А знакомых по Каплановскому курсу всего три-четыре вопроса — совсем мало.
— Нет, я насчитал штук десять знакомых.
— Во всяком случае, с первого раза наши вообще не сдают.
— Было несколько случаев.
— Были, но это молодые с хорошим английским. Таких всего один-два — и обчёлся.
— В среднем все сдают по три-четыре раза.
— Я знаю наших, которые сдавали пять и шесть раз.
— Ну, есть такие и не только среди наших. Вон, из Доминиканской Республики одна сдавала уже семь раз и теперь снова готовится.
— Чёрная?
— А какая же ещё!
— Так чего же ты от неё хочешь?
— Ну, есть чёрные ребята, которые сдавали с первого раза.
— Есть, но это американцы, закончившие институты в других странах, или те, кто учились по американским учебникам.
— Да, говорят, по американским-то учебникам заниматься лучше.
— Лучше тем, кто читает свободно. А я одно и то же слово по десять раз в словаре ищу.
— Да, и я от словаря почти не отрываюсь тоже.
— Если бы ясно понимать, чего они там говорят на этих плёнках…
— Некоторые занимаются дома, по учебникам.
— Ещё лучше иметь копии всех вопросов-ответов и шпарить прямо по ним.
— Да, я знаю наших, которые готовятся дома по таким вопросам.
— Где же их достать?
— В Бруклине продают — полный набор экзаменов за последние пять лет.
— Сколько стоит?
— Сто пятьдесят долларов.
— Так дорого!
— А что — люди складываются вместе, по пять-шесть человек, и покупают.
Дальше разговор перешёл на какие-то истории и анекдоты. Я вернулся на своё место, надел наушники и снова стал слушать. Если можно образно так сказать, я впился ушами в наушники. Но нужно было не только знать слова, но и иметь привычку слушать обычную речь, не видя лица и артикуляции собеседника — как по телефону. И я слушал, слушал — и опять ничего не понял. Устав от непривычного напряжения, снова вышел в коридор. Там стояли те же и другие курящие русские, на этот раз к ним прибавилось несколько женщин. Пожилая женщина, на вид за пятьдесят, с раздражением говорила:
— На чёрта он мне нужен, этот экзамен! Я тридцать лет проработала в одной и той же больнице, во Львове, психиатром, и уже вышла на пенсию. А теперь вот сижу здесь и чувствую себя дура дурой. Чтоб он сдох, кто придумал этот экзамен!
