Всё это были горькие уроки первого опыта. Я рассуждал, что и как я должен лучше подучить, чтобы не провалиться в следующий раз, Ирина сочувственно молчала. Она не корила меня, что я сам виноват, что не надо мне было делать того-то и того-то. Ей просто было меня жалко.
Когда на следующий день я явился на Каплана, многие кинулись ко мне с вопросом:
— Сдал? Что получил?
— Провалил. Шестьдесят семь.
Горько было это отвечать, и жгло внутреннее чувство стыда, что я — столичный профессор — не смог сдать, а молодая докторша из Черновцов, которая и работала-то всего три-четыре года, смогла. Можно было этому придумать много оправданий, но лучше я себя от этого не чувствовал.
Сколько мне ещё предстояло неудач и разочарований, я даже не предполагал.
Неожиданно умерла моя любимая тётка Люба, так много сделавшая для нас в Америке. Как горько, что я ничего не смог добиться ещё при её жизни! Она бы радовалась и гордилась, зная, что наша новая жизнь в Америке начала налаживаться.
Но Люба и после смерти опекала нас: она оставила небольшое наследство моей маме — десять тысяч долларов. Теперь мама была обеспечена надолго, при скромных её расходах — до конца дней. И это не только помогало ей самой, но и снимало с меня мысли о ее материальной поддержке.
Мы хоронили Любу вместе с кузеном Джаком, который взял все расходы на себя и безудержно плакал, пока ребе произносил речь над гробом. В Америке нет обычая устраивать поминки, и после кладбища все разъехались по своим домам.
Мы вернулись и прошлись с Ириной по парку, разговаривая о Любе. И как раз в тот день пришло письмо: журнал «Medical Economics — Медицинская экономика», один из солидных популярных ежемесячных изданий, принял к опубликованию в двух номерах подряд мою большую статью о социализированной медицине в Советском Союзе. Я получал гонорар $1000 и ещё премию $1000 за лучшую статью года. Эта статья могла стать важным подспорьем при предложении рукописи моей книги в любое издательство. Но я и о статье, и о книге уже и думать забыл.
А деньги нам были как раз нужны: живя на одну Иринину зарплату, мы на всём экономили. Хорошо, что продукты питания в Америке очень дешёвые — самые дешёвые в мире. На стол у нас уходила половина её заработка, на плату за квартиру и коммунальные услуги — другая половина. Вещей мы не покупали, донашивая привезенные; некоторые из наших туфель выглядели уже довольно плачевно. В общем, балансировали мы на грани возможного. А недавно выяснилось, что грант на Иринину научную работу скоро заканчивался, и ей нужно было искать новое место. Опять мы приуныли, я с некоторым трепетом ожидал, что Ирина будет теряться и нервничать. Но иммигрантский опыт закалил её: на этот раз она уже знала, как и что делать, и без паники и страха пошла в отдел кадров своего Колумбийского университета, и подала новое заявление на работу. Как у работника университета у неё было преимущество перед другими кандидатами. И вскоре появилось место старшего лаборанта в лаборатории электрофизиологии сердца при Департменте (кафедре) фармакологии. Через короткое время Ирину интервьюировал директор лаборатории д-р Майкл Розен, профессор Колумбийского университета.
Ещё не задавая вопросов, он стал рассказывать ей технику приложения электродов к живой ткани сердца животных в эксперименте, а потом спросил:
На выпускном банкете резидентов в 1985 году я показываю свой дружеский шарж на резидента д-ра Вильямса с Ямайки, которого мы прозвали Жирафом (он стоит рядом). Из моих шаржей составлена целая галерея, которая существует вот уже скоро 20 лет.
Я с сыном около медицинского института в городе Сиракьюз, в штате Нью-Йорк, 1982.
Ирина с д-ром Уолтером Бессером из Панамы (слева) — моим лучшим другом в Америке, который рекомендовал меня в резидентуру, и д-ром Рамиро Рекена из Боливии, который принял меня туда, несмотря на мои 52 года.
На конгрессе хирургов в Чикаго в 1986 году с д-ром Робертом Лернером, моим начальником и сверстником. Мы с ним подружились, он помог мне вынести трудности резидентуры.
В Бостоне в 1986 году на конференции читателей я подписываю свою недавно вышедшую книгу «Цена свободы
В 1988 году мы встретились с академиком Илизаровым в Нью-Йорке. К тому времени я первый а Америке стал делать операции по его методу.
Первый раз я оперировал вместе с Илизаровым в Москве в 1958 году. Эту операцию мы делаем вместе в госпитале в Нью-Йорке в 1991 году (он справа). Это была его последняя операция.
— Что вы знаете об электродах и проводимости сердечной мышцы?
Предполагалось, что поступающий на работу должен уверить нанимателя в своей компетентности. Ирина ответила:
— Я ничего не знаю об электродах и даже не понимаю, как это ток бежит по проводам. Но я уверена, что с моим образовательным уровнем я смогу это освоить.
Профессор улыбнулся открытой американской улыбкой:
— Нам как раз нужен свежий человек, способный освоить всё с начала! — и принял её на работу с прежней зарплатой.
Вернулась Ирина возбуждённая и счастливая:
— Я снова сотрудник Колумбийского университета! Мой новый шеф симпатичный человек — молодой, всего сорок, а уже известный учёный.
Я был рад за неё и не хотел напоминать, что её собственный муж тоже когда-то был «всего сорок лет, а уже известный учёный».
Ирина устроила небольшой праздник: купила в деликатесном магазине «Зейбарс» продукты, которых даже названия мы не знали, и мы пировали с вином. Ни водки, ни вина я не пил уже около года — экономил, держал голову в постоянной ясности для занятий, да и поводов не было.
