Раз уж официальный путь, через агента, оказался перекрыт, Стайн решил разыграть другую карту. «С некоторых пор мы делили кабинет с Сэмом Шоу, и у нас сложились очень хорошие отношения. Сэм был не только отличный фотограф, но и жуткий ловчила во всем, что касалось полезных связей. На столе у него всегда творилось нечто невообразимое. Спрятавшись за кипой бумаг, он целыми днями названивал в Голливуд. Он мечтал стать продюсером и втерся в доверие ко многим деятелям кино, от Брандо до Казана. Водил он знакомство и с Мэрилин, с которой часто работал2. Сэм согласился помочь другу. С этой целью он и пришел в «Глэдстоун», где теперь с улыбкой поглощал коктейль за коктейлем. Но Стайну было не до улыбок. Он нервничал. Ему казалось, что он прямым курсом движется к своему первому крупному провалу в «Redbook». Однако Шоу имел все основания хранить спокойствие. Он знал, что Мэрилин иногда часами прихорашивается, прежде чем покинуть свой донжон.
— Эй, Сэм! Привет! Как дела?
Сэм поднялся. Стайн глазам своим не верил: над их столом возвышался самый знаменитый разведенный муж Америки — Джо Ди Маджо собственной персоной. Человек, который пару недель назад на глазах у всего мира покинул зал суда побитый, как боксер, проигравший последний в своей карьере матч, сейчас с радостной улыбкой выходил из номера своей бывшей жены! Мэрилин велела ему спуститься в бар и найти Сэма. И передать, что она с удовольствием куда-нибудь прошвырнется с ним на днях. Пусть позвонит. Сэм тут же двинулся к стойке портье, и через несколько минут Мэрилин уже разговаривала с Робертом Стайном.
Боб Стайн сидит у себя в гостиной в Коннектикуте и смотрит в окно на садовника, подстригающего лужайку. Он старается вызвать в памяти воспоминания. Ему хочется, чтобы из тумана забвения поднялась фигура Мэрилин, непохожая на те клише, что без конца мелькают по телевизору. Если прислушаться, он, кажется, еще и сегодня способен уловить то легендарное горячее дыхание, которое тогда, в «Глэдстоуне», лилось ему прямо в ухо из телефонной трубки. Она сказала, что согласна на статью. Встреча здесь же, завтра. Обсудим детали.
На сей раз позвали и Эда. Мэрилин подняла глаза от бокала с коктейлем «скотч-мист» и посмотрела на Стайна: «Как вы думаете, почему обо мне постоянно пишут всякие выдумки?» Молодой журналист задумался. От его ответа зависело многое: не только будущая статья, но и вообще взаимоотношения с кинозвездой. Ему вспомнилась одна история. В конце 1940-х годов главный редактор журнала «Look» Майк Коулз посетил киностудию «Фокс». Принимавший его биг-босс, хохотнув, сказал: «Сейчас я вам покажу кое-что. У нас тут есть бабенка, так у нее сиськи не просто не висят, а прямо вверх торчат!» И, чтобы не прослыть трепачом, велел вызвать к нему актрису. Мэрилин как ни в чем не бывало задрала свитер, подтвердив, что развеселый продюсер не наврал. Все это время она не переставала улыбаться.
«Вы помогаете им увеличивать тиражи, — ответил Стайн. — Они не желают вам зла. Просто они вами пользуются». Она наклонила голову. Они отлично поняли друг друга. Затем Стайн рассказал, в каком ключе планирует подачу материала. Не надо специально позировать. Пусть Мэрилин вообще постарается забыть, что рядом с ней фотограф. Пусть постарается забыть о своей «фирменной» мимике и жестах, как будто их никогда не существовало. Идея ей понравилась, поскольку совпадала с ее собственными ожиданиями. Она ведь ради того и приехала в Нью-Йорк, чтобы сбросить надоевший имидж и заставить себя уважать. Первым делом, говорил Стайн, сделаем снимки «новой Мэрилин»: за книгой, в учебной аудитории. Эд Файнгерш за все время беседы не проронил ни слова. Он уже начал сливаться с интерьером. И довольствовался тем, что молча изучал свою будущую модель. Скорее всего, она сейчас ничем не напоминала девушку в белом платье, которую он снимал на Лексингтон-авеню. Мэрилин со своей стороны не стала требовать, чтобы ей предъявили портфолио фотографа, и согласилась с его кандидатурой сразу.
По мнению Стайна, актриса благосклонно отнеслась к его предложению из-за дружбы с Сэмом и потому, что хотела поддержать журнал, всегда писавший о ней в серьезном тоне. В самом начале ее карьеры «Redbook» удостоил ее награды, назвав одной из самых многообещающих актрис своего поколения. Впрочем, отношение Мэрилин к «Redbook» было неоднозначным, как и ее отношение к прессе вообще. И в реальности все обстояло намного сложнее, чем вытекало из ее вопроса, заданного Стайну. В 1952 году Мэрилин Монро распустила слух, что она сирота. Сотрудник «Hollywood Reporter» Эрскин Джонсон провел расследование и выяснил, что мать Мэрилин Глэдис жива и здорова. Уличенной во лжи актрисе пришлось объясняться с журналистом. Назавтра газета вышла под жирным заголовком «Мэрилин Монро призналась, что ее мать жива!». Но в киосках, вот ведь досада, этот номер соседствовал с выпуском журнала «Redbook», поступившим в продажу несколькими днями раньше. В интервью, озаглавленном «Долгий путь в одиночестве», Мэрилин рассказывала о трагической гибели своих родителей. Подобные расхождения в биографии ставили под сомнение правдивость статьи и репутацию ее автора, журналиста Джима Хенегана. Под давлением службы связей с общественностью киностудии «Фокс» Мэрилин направила в «Redbook» трогательное и весьма ловко составленное письмо, опубликованное в очередном номере: «Я действительно обошла молчанием тот факт, что моя мать все еще жива, но сделала это безо всякой задней мысли. Дело в том, что мы с ней никогда не были особенно близки. Простые радости теплых отношений матери с дочерью были нам неведомы».
Таким образом, у Мэрилин перед журналом оставался небольшой «должок». Поэтому ее вопрос журналисту о публикуемых про нее баснях носил не такой уж невинный характер. Ведь именно в «Redbook» вышла статья, содержавшая ложную информацию. Вышла потому, что Мэрилин сумела обвести интервьюера вокруг пальца. Не менее умело она манипулировала и фотографами: «Когда приходят меня снимать, у меня появляется такое чувство, словно я стою перед зеркалом. Они думают, что лепят из меня то, что им нужно. На самом деле это я использую их как коробку с гримом». Эдди, недавно вернувшийся из Кореи, вдруг оказался на совершенно новом поле битвы. Впрочем, мин и на нем хватало с избытком. Как заставить себя забыть, что снимаешь самую желанную в мире женщину? Как не поддаться кажущейся легкости и выполнить порученное задание, то есть подняться выше стереотипа? Конечно, вряд ли Мэрилин была первой звездой, попавшей в объектив фотоаппарата Эда Файнгерша. Хоть он и не специализировался на гламурной съемке, но привык работать с самыми разными темами и сюжетами. И потом, ему заказали не просто портрет. Ему заказали полноценный репортаж. А это означало, что действовать он будет на знакомой территории, пусть даже репортаж предстоит снимать не совсем обычный. «У Эдди, как, впрочем, и у меня самого, была одна любимая тема, — делится Джордж Цимбел. — Больше всего на свете нас интересовали люди разных профессий. Так что, в конце концов, в творчестве Эдди серия фотографий Мэрилин вовсе не была чем-то исключительным».
На протяжении оговоренной недели — с 24 по 30 марта 1955 года — кинозвезда намеревалась посетить премьеру «Кошки на раскаленной крыше» в театре на Бродвее и подготовиться к благотворительному концерту в пользу Фонда борьбы против артроза и ревматических заболеваний в «Мэдисон-сквер-гарден»: встретиться со своим агентом, выбрать наряды. Одним словом, это будет нормальная рабочая неделя. Эдди хотел, чтобы его репортаж стал иллюстрацией вполне определенной идеи: быть Мэрилин Монро — это профессия, даже вне съемочной площадки и театральных подмостков. Существует одна Мэрилин, «которую все вы знаете», но существует и другая, «та, которую вы никогда не видели». Именно ее и обещала показать своим читателям редакция «Redbook». Между тем даже в такой чисто рабочей обстановке ни волшебная аура, ни эротизм Мэрилин никуда не девались. Файнгерш приоткрыл дверь, и за ней обнаружился исполненный чувственности тайный альков, окутанный легким ароматом «Шанели № 5».
