Г. М. Семенов с группой офицеров
В добровольном изгнании он последовательно проживал в Корее, Японии и Маньчжурии. Именно там, в месте под названием Кахакаши неподалеку от Дайрена, атаман обосновался на двух дачах, подаренных ему некогда японским императором. В 1923 году Семенов предлагал свои услуги по организации казачьих частей китайскому военачальнику Чжан Цзо Линю. Перечень Семеновских наград поражал своей экзотичностью, что, впрочем, свидетельствовало о его крайнем честолюбии и слабости к отличию его талантов. Кавалер ордена Магомета, рыцарь Святого Гроба Господня, Семенов был пожалован и такой наградой как шкура белого бобра. Иерусалимским Патриархом Семенов был награжден Большим Золотым Крестом с частями Животворящего Древа Господня. В эмиграции атаман занимался политической публицистикой, печатался в харбинском журнале «Луч Азии» и газете «Голос эмигрантов». Дух творчества и склонность к научному обобщению жизненных наблюдений, как оказалось, были тоже не чужды Семенову, и в русской литературной столице Востока — Харбине — атаман успел опубликовать два сборника стихов, а на академическом поприще получить ученую степень доктора философских наук. Его биографы в один голос утверждали: за границей Семёнов нашел даже практическое применение нескольким иностранным языкам, которыми, по их отзывам, неплохо владел. В число наиболее используемых им языков входили: бурятский монгольский, английский и китайский.
В сентябре 1945 года, после капитуляции Японии и фактического окончания Второй мировой войны, Семёнов был захвачен сотрудниками СМЕРШ, этапирован в СССР и вскоре повешен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством главного военного прокурора Ульриха. Его сын от первого брака Михаил Григорьевич Семёнов был также захвачен органами советской военной разведки в 1946 году и при невыясненных обстоятельствах был застрелен при перевозке в Советский Союз. Старшая дочь атамана от второго брака Елена Григорьевна Семёнова, окончившая колледж в Токио, была в 1945 году захвачена СМЕРШ и после допросов, отправлена в один из лагерей СССР. Условия ее содержания в лагере стали причиной того, что в 1948 году она была переведена в психиатрическую лечебницу Ярославля. Две другие дочери атамана — Татьяна Григорьевна Семёнова, родившаяся в 1925 году, и Елизавета Григорьевна, родившаяся в 1929 году, — были также арестованы и по решению Особого совещания получили по 25 лет лагерей, будучи депортированы в СССР. Как сложилась их дальнейшая судьба, автору неизвестно, однако, зная практику советского отношения к «детям врагов народа» и «пособников японских фашистов» тех лет, можно предположить ее крайнюю трагичность. Атаман Семёнов был, как известно, своеобразным типом воина, который не следует спешить причислять к образу классического «белого рыцаря», но совсем по иным причинам, чем «даурского барона» Унгерна. Вот одна из его характеристик, оставленная современником, которая добавляет существенные детали к образу атамана забайкальского казачества: «Человек совершенно беспринципный, не брезговавший никакими средствами, до грабежей и убийств включительно».
[10] Могла ли быть успешной война с большевиками под началом подобных личностей? Неудивительно, что окрепшая к тому времени большевистская пропаганда умело обыграла темные стороны личностей своих противников, охарактеризовав войну с ними как главным образом борьбу с бандитизмом, и уже во-вторых, как с политическими противниками. Хорош или плох был бы атаман Семёнов в качестве держателя верховной власти в дальневосточной части бывшей империи, гипотетически судить трудно, но после того как большевики одержали военную победу над ним, установившаяся повсеместно советская власть вновь ознаменовалась волнами террора в отношении мирного населения в городках и казачьих станицах.
Менее известными в истории антибольшевистскими формированиями на Дальнем Востоке стали таковые под командованием полковника Андрея Степановича Бакича, некогда возглавившего «Голодный поход» остатков Оренбургской армии в Монголию, есаула Александра Петровича Кайгородова, атамана Казанцева, и солдата Александра Ивановича Шубина, избранного повстанцами командиром 1 — го Иркутского полка, численностью в 120 человек.
Барон Р. Ф. Унгерн
Среди них стоит упоминания и атаман Казанцев, частям которого еще барон Унгерн предписывал захватить пограничный с Китаем Урянхайский край, что дало бы возможность отрядам под командованием самого барона сосредоточиться на удобном плацдарме перед дальнейшим походом в Енисейскую область для постепенного вытеснения оттуда большевицкой власти. Это должно было стать стратегически важным, но не главным направлением подготовленного наступления Унгерна. Эта идея утверждалась подчиненным в качестве непреложного условия для грядущей победы, столь же важного, как и другой его замысел, касавшийся покорения есаулом Кайгородовым Алтайской области. Сам Александр Петрович родился в 1887 году в селе Абай в сибирском Алтае, где до Великой войны служил в полиции. Попав на войне на Кавказский фронт, бывший полицейский отличился в боях и даже подал прошение по команде о поступлении в Тифлисскую школу прапорщиков, которую окончил после февральского переворота 1917 года. Уже в годы Гражданской войны ему удалось убедить походного атамана казачьих войск А. И. Дутова дать ему разрешение на формирование в Алтае инородческих полков и приведение алтайских туземцев в казачье сословие. Со временем Кайгородов поднялся на пост командующего войсками Г орно-Алтайской области и сводным русско-инородческим отрядом. После времени кочевой жизни на просторах монгольского и русского Алтая в течение 1920 года Кайгородов осел вместе со своим изрядно подтаявшим отрядом на реке Кобдо в местности под названием Орлаго, куда стали стекаться разрозненные группы русских белых отрядов, скитавшихся доселе по Западной Монголии. Там, на реке Кобдо, и образовалась своего рода вольная «Алтайская сечь», в которую принимался всякий, кто на вопрос «пойдешь ли против большевиков?» отвечал утвердительно. Отряд Кайгородова состоял из трех сотен кавалерии урезанного состава, одной пулеметной команды и одной пушки без снарядов, пожалованной некогда бароном Унгерном, которую должен был обслуживать небольшой взвод артиллеристов. Имевшиеся снаряды к пушке не подходили, да и достать таковых подходящего калибра в ту пору не представлялось возможным. Были при отряде и походные военные мастерские, и даже небольшое земледельческое хозяйство, отчасти кормившее кайгородовских партизан. Большую часть свободного времени население вольницы занималось тем, что добывало пропитание ограблением циркулировавших в Россию и обратно гуртов скота, принадлежавших богатым сартам и монголам. «Жили в Орлаго праздно, пьянствовали, сражались в карты, беспечно расходовали реквизированный скот»,
[11] — признавался в воспоминаниях современник. Жили мыслями о хлебе насущном, не забывая и о хлебе духовном. При штабе отряда выходила печатавшаяся на пишущей машинке газета «осведомительного характера» под названием «Наш вестник». Примечательно, что риторика этого периодического издания, девять номеров которого увидели свет в краткий промежуток существования отряда, мало чем отличалась от большевистских лозунгов, если не совпадала с ними вообще. «Все завоевания революции должны остаться неприкосновенными и закрепленными основными законами, — гласила статья, описывающая политическую платформу есаула Кайгородова. Подлежат устранению только крайности и исключительные положения революционного времени, чтобы дать всему населению возможность свободно трудиться и пользоваться продуктами своего труда». Заметим в скобках, что речь не шла ни о каких попытках восстановления законного самодержавного строя, и к покаянию в грехе цареотступничества не призывалось. Под «достижениями революции», по всему видно, понимались «демократические институты» Временного правительства с его безучастным отношением к судьбам страны, да свобода демагогии, за которую на первых порах своего правления столь же яростно цеплялись и большевики.
