– Это все лирика… Метафора… И вообще, это все ненаучно… Я атеист! Никто с меня ничего не спросит! И вообще я ни в чем не виноват… Это Тарас. Он затеял, ему и отвечать!
* * *
Иннокентий Свиркин принадлежал к тому типу мужчин, которые полагаются исключительно на свой рассудок. Он не страдал рефлексиями, не поддавался женским слезам и был до мозга костей материалистом.
Конечно, в этой безумной, современной жизни ему часто приходилось нервничать, но он быстро справлялся с собой. Потом мудро старался избегать тех людей или те ситуации, по вине которых он нервничал.
С глаз долой – из сердца вон!
Он никогда не вспоминал об истории с Климом. Так ему и надо. Клим сам виноват! Нечего было руки распускать… Клим Иноземцев заслужил свое изгнание.
Иннокентий Свиркин был уверен, что живет правильно.
Не бедствует, на кусок хлеба с маслом хватает, в курсе всего, что происходит в мире. У него, у Свиркина, все под контролем! На любой каверзный вопрос он даст ответ. На каждое происшествие (а ведь всего не избежишь!) у него уже заранее подготовлено алиби.
Не был, не состоял, ничего не знаю.
Поэтому идите все к черту…
Но сейчас, после разговора с Вероникой, бывшей одноклассницей, он чувствовал себя очень странно.
Оказывается, в его жизни было то, о чем он не знал. К чему не сумел подготовиться.
Тарас хотел его убить. И убил бы, если б яд кураре был ядом, а не раствором марганцовки… Тарас был готов принести его в жертву! То есть плохо не то, что хотел убить, а что он, Кеша Свиркин, так и не догадался об этом.
Был не в курсе. Целых двадцать лет! Целых двадцать лет принимал из рук своего «убийцы» деньги…
Если бы Тарас был убийцей вообще – то есть убивал всех кого не лень, – Кеша принял бы от него деньги. Но принимать деньги из рук СВОЕГО убийцы…
Впрочем, как уже было сказано, Кеша не позволял себе рефлексировать. Он был мудр, и рассудок у него всегда главенствовал над сердцем.
«Надо с Тараса еще денег стребовать! – вдруг озарило Кешу Свиркина. – За моральный ущерб… Пусть до конца жизни со мной расплачивается!»
Кеше моментально полегчало. Он даже развеселился! Он снова в курсе всего, и он сумеет воспользоваться этим… Выходит, даже на марганцовке можно подзаработать. Ай, спасибо Одинцовой…
Ликуя, Свиркин вприпрыжку бежал к метро. Чтобы сократить дорогу, свернул на пустырь – там недавно снесли старый дом, а теперь, как водится, собирались построить на его месте офисный центр. Нырнул под заградительную сетку.
Строительный мусор уже увезли, остались только кучи песка да кое-где битые кирпичи.
– Эй, куда? – сердито закричал невесть откуда взявшийся сторож. – В обход иди, мужик!
Кеша сделал вид, что ничего не услышал. Тем более что до конца пустыря оставалось совсем немного. Не возвращаться же?
Он демонстративно отвернулся на бегу. В этот момент наступил на кирпич, потерял равновесие и… упал в яму.
Бумс!..
Слава богу, ничего не расшиб. Испачкался только немного.
Матерясь, сторож вытащил Кешу из ямы, выпроводил с пустыря. Стоя за оградой, Свиркин отряхнулся.
«Ну вот, брюки теперь в земле… Отстираются ли?» – с неудовольствием подумал он. Этот сырой, затхлый запах…
«От тебя смердит», – сказала Одинцова. Вот теперь от него, от Кеши, действительно пахнет могилой! Он невольно вспомнил то, как сидел в склепе Черного Канцлера, давясь от хохота. Тоже этот сырой, затхлый запах…
«Ты мертв. Ты уже двадцать лет как мертв. Тебя убил Тарас», – сказала Одинцова.
Стерва.
Кеша никогда не связывался со стервами. Один раз уже обжегся… Чудом удалось отбиться от алиментов. С тех пор он очень вдумчиво выбирал себе подруг жизни. Не дай бог попадется такая, как эта Вероника, так всю душу вытянет… В данный момент он сожительствовал с приезжей из Молдавии. Она была на десять лет старше. У нее было двое своих взрослых детей в Кишиневе. Ни при каком раскладе забеременеть она не могла. Очень усердная. Любила убираться. Превосходно готовила мамалыгу…
Иннокентий Свиркин нигде не работал. Он был рантье – сдавал двухкомнатную квартиру, которую получил от деда-ветерана. Сам жил в однушке родителей – они тоже умерли. Сидел с утра до вечера за компьютером, в Интернете, играл на бирже. Иногда очень удачно… Тарас до последнего времени тоже платил регулярно – за молчание. Так и сказал: «Молчи, Кеша, никуда не высовывайся, с одноклассниками не встречайся! Как будто нет тебя…» Как-то Свиркин права хотел получить, но после нескольких поездок с автоинструктором понял, что только ненормальные могут ездить по Москве. Он, разумный Иннокентий Свиркин, этого делать не мог.
«Ты мертв. Ты так и остался семнадцатилетним. Не муж, а мальчик… Не способен на поступок. Ты умер. Ты умер…»
Сырой, затхлый запах земли.
Он – никто. Его нет! А все, чем он обладает, выражаясь языком метафор, – лишь красивый обелиск… «Здесь лежит Иннокентий Свиркин. Он умер в расцвете лет. Его отравил его приятель».
Кеше Свиркину вдруг стало холодно – несмотря на то что вечер был теплый. Ему стало страшно.
Он минуту рассматривал свои испачканные землей ладони, а потом шустро повернул назад.
Где эта улица, где этот дом… Двадцать лет туда не заходил!
Рванул на себя дверь – она не поддалась. А, тут домофон… Что же делать?
Номер квартиры он помнил прекрасно.
Набрал цифры.
После нескольких гудков отозвался мужской голос:
– Да?
Голос был незнакомым и знакомым одновременно. Звук этого голоса вызвал в душе Кеши Свиркина целую бурю эмоций. Он перестал соображать, что говорит, что делает… Рассудок у него полностью отключился.
– Клим… Клим, это я! Я, Кеша! – Свиркин всхлипнул, вытер слезы чумазой ладонью. – Клим, открой… Я должен с тобой поговорить!
Домофон молчал.
– Клим!!! Открой мне… Клим, я виноват. Клим, прости меня!..
Домофон не ответил. Потом вдруг раздался щелчок и звук зуммера. Это значило, что дверь открыли.
Кеша Свиркин вошел в подъезд.
Он помнил, что надо подняться на четвертый этаж.
Но почему-то не стал вызывать лифт.
Опустился на колени.
Плача и причитая, он полз на четвертый этаж на коленях…
А на брюки ему было глубоко наплевать.
* * *
– …Уф. Вроде сентябрь, а жара как летом! – Светлана Викторовна поставила сумки на кухонный стол, начала разбирать их. – Творожок будешь?
– Нет, спасибо, – вежливо ответил Тарас. – Вы были у них?
