Открывать мне не хотели. Делали вид, что никого нет. Параллельно я стал названивать Барабану на трубку. В результате дверь открылась и наружу высунулась большая лохматая голова, похожая на вырванного из зимней спячки медведя.
— Гладиатор, ты чего, сбрендил? — дохнул на меня перегаром Барабан. — Ты на часы смотрел или как?
— Дело есть. Срочное.
— Дела сам знаешь где. Проходи.
Барабан посторонился, впустил меня внутрь, придирчиво осмотрел пустой коридор между гаражей, нет ли кого подозрительного, и запер дверь. Большую часть гаража занимала старенькая белая «Мазда». Протиснувшись бочком вдоль нее, я оказался в закутке, где стоял верстак с маленьким телевизором, продавленный диван, застеленный лоскутным одеялом, и стол, заставленный бутылками. Судя по батарее полных патронов, Барабан собирался еще несколько дней не выбираться из укрытия. На диван я садиться не стал, забрался на верстак. Чувствовал себя при этом весьма по-дурацки, словно птица на жердочке. Но другого места примостить свое седалище я не видел.
— И чего за дело-то в три ночи? — недовольно пробурчал Барабан.
Выглядел он, конечно, помято: старые потертые джинсы, майка-алкоголичка и домашние тапочки на босу ногу. Густая черная борода торчала клочками в разные стороны и походила на разоренное птичье гнездо. Барабан плюхнулся на диван, взял стакан, налил себе водки и залпом опрокинул. Поморщился и сказал.
— Тебе не предлагаю. Ты за рулем.
— Чего сорвался-то? Вроде ты раньше после неудачных операций в запой не уходил, а копытами землю рыл, чтобы ситуацию поправить?
— Задолбало все. Спекся я, кажется. Когда на твоих глазах друзья погибают и ты ничего не можешь сделать, начинаешь во всем сомневаться. Бессмысленность всего видишь. Это вторжение, Гладиатор, а мы всего лишь помеха на пути, которую рано или поздно уничтожат. Ты представляешь, меня даже водка не берет.
Барабан налил второй стакан и выпил.
— У тебя хоть кто-то выжил. А у меня все погибли. И я топлю себя в отчаянье? Если сложить руки, тогда нас точно передавят. И ребята останутся неотомщенными. А это, сам понимаешь, нельзя так просто оставить. Око за око, — жестко произнес я.
— Понимаю я все. Только вот сил больше нет. Поэтому и заперся тут. Тонька думает, я в Кострому улетел. А я тут бухаю и молюсь, чтобы это помогло. Мне надо мозг перезагрузить, и тогда силы появятся для новых подвигов.
— Кто у тебя? — спросил я.
— Новиков, Новоселов, Белецкий. Да четверо на больничке: Шаманов, Усов, Коротков, Четверг.
Я знал всех этих людей. Хорошие бойцы, профессионалы. С Семой Новиковым, Гришей Шамановым и Кириллом Усовым доводилось раньше работать. Они из старой команды. Остальные новички.
— У меня только Светка Цыплакова выжила, если можно это так назвать. Ее с Рубиком схватили, подсадили на нейрофон. Когда я их освободил, поздно было. Дрянь прочно вросла. Рубик вырвал ее и умер. А Светка у Лекаря. Фима говорит, без шансов.
— Дерьмо, — выругался Барабан.
Рука потянулась к стакану, но он сам себя одернул.
— Что было у тебя в разработке?
— Мы вычислили оружейника и собирались его накрыть.
— Такая же история. Тебе не кажется это все странным?
— Дерьмо все это. Вонючее дерьмо. Нас слил кто-то из своих, — поделился соображением Барабан.
— Я тоже об этом думал. Только вот кто?
Барабан запустил руку в бороду и сжал ее в горсть.
Крепко задумался, судя по хмурому выражению лица.
— Мне даже думать об этом противно, — сказал он через минуту.
Похоже, водка все-таки делала свое дело. Но ничего, и не таких на свет выводили.
— Кто о вашей лежке знал?
— Это новая точка была. Раньше ее не использовали. Не знаю. Надо подумать.
— Хорошо, кто вас на эту точку вывел? — настаивал я.
— Заноза. Бурлян.
— Уже хорошо. Кто еще из посторонних мог знать?
Барабан крепко задумался. Судя по всему, без должной смазки мозги его сейчас плохо работали. Или наоборот, смазки было слишком много.
— Корнилов вывел на оружейника. Мы с ним на хате встречались. Да Прапор привез оружие. Больше никто. Остальные все наши. Если кто из группы болтанул по неосторожности… может, конечно, быть. Только вот я сомневаюсь. У меня ребята все проверенные. Других не держим.
Итак, всплыли все три фамилии. Расклад тот же, что у меня. Почему-то я не был удивлен. Значит, я иду верным путем.
— Спасибо, Барабан, ты мне очень помог.
Он поднял на меня мутный взгляд и непонимающе потряс головой, пытаясь избавиться от тумана в мозгах.
— И да, завязывай ты с синькой. Ты нам в строю нужен.
— Завтра. Завтра завяжу. Слово, — сказал он.
Если Барабан пообещал, значит, слово сдержит.
Завтра начнет тут порядок наводить, послезавтра в строй встанет.
Я направился на выход, довольный результатом встречи.
— Ромка, ты куда на ночь глядя поедешь? Может, у меня переночуешь? Вон в машине на задней сидухе можно очень комфортно расположиться.
— Спасибо за приглашение. Но я хотя бы часика четыре в своей постели давану. Завтра день тяжелый. Надо отдохнуть. Да тут к тому же недалеко.
Съемная квартира была под колпаком силовиков. Но на такой случай у меня была еще пара точек, где можно было отлежаться. К Эльфийке соваться посреди ночи неудобно, поэтому я решил заехать в центр, на Некрасова. Там у меня комната в собственности в коммуналке со сварливыми соседями и тараканами. Досталась в свое время от тетки. Продать ее не вариант. Коммуналка не поддается расселению. Кто только не пробовал. Сдать в аренду десять метров — таких идиотов нет. Так что болтается помещение на моей шее. Иногда я его как запасной аэродром использую, но в очень редких случаях. Брезгую тараканами и недолюбливаю соседей. Но сегодня у меня нет выхода. Там хотя бы кровать нормальная. А тараканы, они на кухне, ночью я туда не попрусь, так что все нормально.
Знал бы я, что меня ждет в центре, лучше бы остался в гараже с Барабаном. Так по крайней мере безопаснее.
ГЛАВА 12
Когда я впервые побывал на улице Некрасова, то был несказанно удивлен. Я и не знал, что в двадцать первом веке в городе еще остались коммуналки. Думал, что это явление осталось в прошлом веке, вместе с распадом Союза, перестройкой и бандитским беспределом девяностых. Но оказывается, такие ареалы старого быта, заповедники советского уклада жизни, все еще существовали в городе. В основном они были в центре, где еще с двадцатых годов прошлого века путем объединения двух-трех дореволюционных квартир с разделением комнат перегородками на несколько появились первые коммуналки. Такие классические бараки на пять-десять семей с длинными коридорами и большой кухней с двумя-тремя плитами, где у каждой хозяйки есть свой угол, свой стол и шкаф с посудой. Здесь на старой кухне протекала большая часть жизни. Здесь люди обменивались новостями, сплетнями, ссорились, ругались, нередко дело доходило до рукоприкладства, и тут же мирились. А эти извилистые коридоры, куда за дефицитом места в комнатах жильцы выставляли весь свой хлам, но никогда холодильники, потому что не доверяли соседям. Мало ли, утром встанешь позавтракать, а колбасы и нету, и ищи потом, кто из двадцати соседей съел твой кусок. Не дознаешься. В ванную комнату попасть — это либо ночью, либо по предварительной записи, а воскресная сушка мокрого белья, вывешенного на веревках в коридоре, это отдельная песня.
