Минут через пятнадцать вышла блондинка лет сорока в белой пижаме с голубым воротничком, ладно подогнанной по фигуре, и тоже с распущенными волосами, закрывающими левую половину ее лица. Она приветливо заулыбалась, увидев свою клиентку, и увела ее в один из кабинетов.
— Ой, какая красивая у вас сумка! — воскликнула косметолог. — Как часто вы ходите в косметический салон?
— Да я вообще-то никогда не ходила.
— А почему сейчас пришли?
— Ваши девочки уговорили. Звонили раз пятнадцать. Решила посмотреть, что это такое.
— А как вас зовут?
— Меня? Вика.
— А меня Наталья.
— А чем вы пользуетесь? Какими кремами, скрабами?
— Обычными. Отечественными, например екатеринбургскими.
— Ну, это разве кремы… Вот мы вам предложим кремы! И маски сделаем! На наши процедуры надо ходить регулярно. Это как с бензином, мы ведь не запасаем бензин впрок, а заливаем, когда кончается.
— Нет, конечно, я не запасаю. У меня машины нет.
— Ой, какие у вас часики интересные!
«Ну и ну», — подумала Вика. Она не стала говорить, что покупает часы, как сорока — «все, что блестит», на вокзале за две-три сотни рублей, но действительно очень красивого дизайна.
— А где вы работаете?
Вика ответила.
— Сколько вам лет? Тридцать пять, наверное, уже есть?
— Сорок с гаком, но я же на столько не выгляжу.
— Да, вы не выглядите. Действие крема позволит скинуть вам года два-три. Будете выглядеть на сорок.
— Так я же выгляжу не старше тридцати пяти, — улыбнулась Вика. — Вы мне лучше расскажите, что у вас за крема такие чудодейственные.
— Ой, там действуют такие специальные кристаллы.
— Так что же это за кристаллы такие?
— Они заряжены памятью о здоровой клетке и несут информацию, глубоко проникая в ДНК поврежденных клеток и питая их так, как не будет питать ни одно известное науке вещество… Я врач. Мне сложно вам объяснить.
— А я биохимик, — сказала Вика.
— Ну, тогда мы точно не поймем друг друга! — дамочка в белом халатике строго на нее посмотрела.
— Неужели? Не надо только вешать лапшу мне на уши.
— Сейчас проведу диагностику вашей кожи.
Женщина провела по лицу ватным диском:
— Ой, у вас и пудра еще… А проблемы с кожей есть.
— Есть, конечно. У кого их нет после сорока?
— А какие у вас проблемы, что беспокоит?
— Родинки, например, и пигментные пятна растут.
— Растут? А если я это все уберу?
— Не уберете, это наследственное, и потом, кожа — это наше внутреннее состояние. Надо жизнь другую иметь: меньше работать, больше спать; нужно, чтобы не было проблем с кишечником. А у меня проблемы:
Врач кивнула.
— А вы часто по врачам ходите?
— Вообще не хожу. Зачем? Тратить время и нервы в очередях?
— А если у вас желудок заболит, то как вы лечитесь?
— Пью гастал, альмагель, ферменты. Если расстройство — тоже что-то пью, сульфамиды обычно.
— Х-мы, раздевайтесь.
— Ой, какой у вас лифчик!
Наталья взяла ватный диск и, намочив его молочком, осторожно принялась смывать косметику с одной стороны Викиного лица.
— Не секрет, что вся косметика работает лишь в поверхностных слоях кожи. Наша работает на клеточном уровне, на уровне дермы. По сути, это безынъекционная мезотерапия, — гордо рассказывала Наталья, показывая Вике некий девайс, формой подозрительно напоминающий искусственный половой член:
— Вот это голубой фотон. Им мы действуем на лице. Он проникает глубоко. А есть еще зеленый фотон, он не проникает так глубоко, поэтому им можно лечить и деток. Гаймориты, например. Есть еще красный фотон. Он проникает в кожу еще глубже. Используется для лечения целлюлита с антицеллюлитным кремом.
Потом Наталья водила по Викиному лицу аппаратом, светящимся каким-то радужным светом. Звучала музыка, почти заглушающая шум дождя за окном, убаюкивающая и расслабляющая. Вике казалось, что она лежит где-то на зеленой траве под ласковым майским солнцем, подставляя обгоревшую кожу ветру.
— Все, — сказала Наталья. — Понравилось лежать? Идемте к зеркалу. Будем оценивать и сравнивать результат.
Вика принялась всматриваться в свое отражение, но ничего, кроме болезненной красноты, чахоточного румянца и легкой припухлости на правой половине лица, не увидела.
— Ну что, видите? — спросила Наталья. — Видите??? Что вы видите, озвучьте!
— Да как-то, если честно, ничего. Блестит правая половина лица. Жирный блеск от крема на половине лица и красные пятна.
— Красные пятна — это от разогрева. У меня тоже красные пятна. Я тоже перед вами спа-процедуру делала. А я вижу результат! Овал лица округлился, сгладились носогубные складочки! Дышит каждая пора! М-мм, фантастика!
— А другую половину вы что, делать не будете? — испугалась Вика.
— Буду. Пойдемте.
Вика снова опустилась на кушетку и погрузилась в нирвану. По ее лицу снова водили ультразвуковой трубкой, завораживающе горящей синеньким огоньком. Снова звучала умиротворяющая музыка, перемешанная с шумом и запахом дождя. Она теперь явственно чувствовала этот запах прибитой дождем к асфальту пыли, озона и какого-то цветка, напомнившего ей душистый табак. Она уже видела сквозь покров ночи своих закрытых глаз, как табак белеет в мокром саду морской звездой, подрагивающей от течения воды.
— Вставайте, — сказала врач. — Думаю, вам точно понравилось здесь лежать.
Встала с кушетки, ее снова подвели к зеркалу. Чувствовала себя как обкуренная. Вспомнила. Кто-то говорил про цветок голубого лотоса, вызывающий галлюцинации, что его добавляют в этот крем. Тряхнула головой.
Цветок лотоса, большой, с голубоватыми прожилками на лепестках, нежных и чуть бархатистых на ощупь, в каплях воды и с вялым запахом дурмана, стоял перед глазами как сирена, уводящая с пути… Всегда обращенный к солнцу, вырастающий из илистой воды, но всегда остающийся сухим, излучающий чистоту и свежесть. Вода собирается в капли и стекает, собирая при этом с листа все, что может его загрязнить. Цветок, на алтарях жертвоприношений символизировавший «воскрешение из мертвых», а на папирусах египтян означавший «радость» и «удовольствие».
Принесли красный чай в чашечках с иероглифами. От чая шел какой-то головокружительный запах сушеных трав, кореньев, дурманящих цветов и ягод. Вика отхлебнула глоточек этого яства — и почувствовала, что кровь приливает к голове, будто от вина. Щеки ее пылали, словно обожженные на южном солнце, в висках весело стучал дятел, выискивающий тяжелые червячки грустных мыслей. Она почувствовала себя пустым дуплом, из которого удалили всю труху. Удивительная легкость была во всем теле. Она будто медленно летела на парашюте, как однажды на южном побережье парила над морем, прикованная к гигантскому змею, разрисованному под улыбающееся до ушей солнышко, привязанному к катеру, летящему по бирюзовым волнам, с гребней которых срывались веселые брызги, будто пена шампанского. Только тогда у нее головокружительный восторг неожиданно сменился безотчетным страхом, парализующим волю. Она даже закрыла глаза, чтобы не видеть удаляющийся берег и людей, все больше становящихся похожими на букашек. Она хорошо плавала и никогда не боялась воды, но тут какая-то пустота подступила под сердце, которая, казалось, все росла и норовила вытолкнуть сердце наружу, чтобы освободить себе побольше места. Эта пустота поднимала ее в небо — и она куда-то летела, помимо своих воли и желания. Так было уже в ее снах. Все подобные сны заканчивались одинаково: эйфория от полета обрывалась стремительным падением на землю. Она летела всегда, как самолет в штопоре, как подстреленная птица, головой вниз и неуклюже дрыгая ногами, с чувством, что вот сейчас все кончится. Она всегда вовремя просыпалась, не успевая долететь до земли. Наяву ее тогда вовремя вернули на катер, смотав трос и осторожно опустив в натренированные руки инструктора.
