Вера настойчиво расспрашивала про Пашу, говорила, что они договорились встретиться. Ждала, что он приедет за ней. Андреева рассказала полиции, что Павел должен был поехать в университетскую библиотеку: он заказал редкую книгу, что-то для его диссертации. Поэтому и уехал из Корчей. Позже ее слова подтвердила сотрудница библиотеки. Павел действительно приезжал в тот день, читал отложенную для него монографию.
Запертую Пашину машину нашли на дороге. Куда делся хозяин, было совершенно непонятно. Его похитили? Убили? Он куда-то уехал по собственной воле?
Когда Веру спрашивали, не знает ли она, почему Павел в тот день отпросился с работы и зачем они встречались, она стыдливо опускала глаза и мило краснела. Давала понять, что у них намечался роман. А что особенного? Оба молоды и холосты.
Ее причастность к исчезновению Павла исключалась полностью: когда он покинул автомобиль и исчез в неизвестном направлении, Вера крепко спала под действием укола, что подтверждалось медиками и полицией. Да и мотива у нее не было и быть не могло.
В том, что девица врет, Андрей Васильевич не сомневался. Доказательств нет, но он был уверен: Паша не мог отпроситься с работы, чтобы помиловаться с девушкой. К тому же его голос в тот день по телефону… В нем звучало отнюдь не предвкушение свидания, а волнение, беспокойство, тревога. Паша ясно сказал, что должен помочь кому-то. И он не стал бы лгать.
Время шло, но найти его — живого или мертвого — так и не могли. Хотя искали все — от мала до велика. И по долгу службы, и по зову сердца. И здесь, в Ковшах, и в городе. Строили предположения, выдвигали версии — одна другой чуднее. Но напрасно. Сраженную горем Пашину мать увезли в больницу с инфарктом, и две недели назад она скончалась.
Ближе к осени многие уже смирились, что Паша пропал навсегда. Одни поверили в его гибель, другие в то, что он решил начать новую жизнь на новом месте и попросту сбежал. Андрей Васильевич не верил ни в эксцентричную выходку, ни тем более в смерть Паши. Он надеялся и ждал возвращения своего любимого ученика, светлого и чистого мальчика, которого считал близким и родным, которого так любил…
Его размышления прервал негромкий стук в дверь. Он поднял голову и откликнулся:
— Да-да, входите!
В кабинет зашла секретарша.
— Андрей Васильевич, там вас девушка спрашивает.
— Девушка? — Он попытался отогнать мысли о Паше и сосредоточиться на том, что ему говорят.
— Говорит, училась в нашей школе.
— Конечно, пригласи ее. Пусть заходит.
Секретарша молча кивнула и скрылась за дверью. Спустя мгновение в кабинет вошла посетительница. Высокая стройная девушка в светлых джинсах и голубой кофточке свободного покроя. В руках она держала сумку песочного цвета и полиэтиленовый пакет.
Андрей Васильевич устремился к ней навстречу, стараясь припомнить, кто это. Лицо девушки было одновременно знакомым и совершенно неузнаваемым.
— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — произнесла она и немного напряженно улыбнулась. — Вы меня не помните?
И он сразу узнал ее. Эта улыбка, этот бархатистый, грудной голос с богатыми модуляциями — запоминающийся, проникающий в душу голос, который несколько лет назад постоянно звучал на всех школьных мероприятиях…
Андрей Васильевич был уверен, что никто и никогда не исполнял «Мне кажется, что вы больны не мной», его любимую песню, лучше, чем Катя Строганова. Было нечто мистическое в том, что он несколько минут назад вспоминал ее — большую и, наверное, единственную любовь пропавшего Паши.
Директор подошел к Кате и, неожиданно для себя самого, обнял ее со словами:
— Здравствуй, Катюша. Я так рад, что ты пришла. Мне даже кажется, я тебя ждал.
Она удивленно вскинула брови, но улыбнулась уже более уверенно и открыто:
— Андрей Васильевич, мне очень нужно поговорить с вами. Вы не очень заняты? Я понимаю, начало учебного года и…
— Что ты, Катя! — Он замахал руками, заставляя ее замолчать. — Все дела могут подождать. Ты садись вот сюда, располагайся.
Возле стены стояли пара кресел и маленький журнальный столик. Катя опустилась в кресло, пристроила свой пакет возле ног. Андрей Васильевич позвонил в приемную и велел никого к нему не пускать и не соединять ни с кем по телефону.
— Ну вот, теперь мы сможем спокойно поговорить.
Он уселся напротив Кати, выжидательно глядя на нее, но она, видимо, никак не могла начать разговор. Андрей Васильевич понял, почему не сразу узнал ее. Конечно, она изменилась: с ее выпускного вечера прошло восемь лет. Катя похудела, остригла свои длинные темно-русые волосы и превратилась в блондинку с короткой стрижкой. Черты ее красивого лица утратили округлую мягкость, стали резче и завершеннее. Но главная причина была в другом.
В Кате появился почти физически ощутимый надлом. Глаза, прежде широко распахнутые и сияющие, утратили живость и блеск. Теперь она смотрела с затаенной тоской и странным ожиданием. В ней была неестественная для столь молодой девушки усталость давно живущего на этом свете и слишком много повидавшего человека. Было и еще что-то, чему Андрей Васильевич пока не мог подобрать определения.
— Как ты живешь, Катя? Мне говорили, ты переехала в Казань? — спросил он.
— Да, уже давно. Поступила в институт, и родители купили мне там квартиру.
Андрей Васильевич помнил, что Катины мать и отец занимали какие-то крупные посты на местном молокозаводе. Вроде бы ее отец умер пару лет назад. Словно подтверждая его мысль, она продолжила:
— Папа умер в прошлом году, мама теперь живет одна. Зовет меня обратно, но чем я буду здесь заниматься?
— Да, с работой у нас не очень. А кто ты по профессии? Ты ведь так прекрасно пела!
— Пела, пела и допелась. — Она грустно усмехнулась. — До менеджера. Знаете такую профессию, Андрей Васильевич? Сейчас куда ни глянь — кругом одни менеджеры. И путевки за границу продают, и в магазинах за клиентами бегают. Я вот, например, рекламой занимаюсь. На радио. Сама не пою, зато постоянно слушаю, как поют другие.
— Ты очень несчастлива, Катя? — внезапно спросил он и тут же укорил себя за бестактность.
— Это вы потому решили, что я работу свою не люблю? Может, и не люблю, но зато хорошо зарабатываю и сама распоряжаюсь своим временем. И потом, многие не любят, не всем же так повезло, как вам с Пашей… — Она смешалась, опустила глаза и замолчала.
— Катюш, а что же мы просто так сидим? Ты, может быть, чаю хочешь? Или кофе? — Андрей Васильевич засуетился, пытаясь сгладить возникшую неловкость.
— Постойте, совсем забыла! — Катя наклонилась, достала из пакета и выложила на стол бутылку коньяка, пару лимонов и большую коробку шоколадных конфет. — Вы не против?
Андрей Васильевич секунду поколебался и улыбнулся:
— Вообще-то я не слишком люблю это дело, но такую встречу грех не отметить.
