В голове состава раздался гулкий гудок. Вагоны дёрнулись, пересыпая железный горох от головы до хвоста, но поезд не поехал – заскрипели тормозные колодки.
И вдруг откуда-то из-под колёс метнулся ушастый заяц.
– Безбилетник, – улыбчиво сказала проводница. – Зайцем хотел проехать.
Длинноухий этот безбилетник неожиданно испортил настроение пассажиру Литагину. Вспомнил работу в издательском доме, вспомнил, что поехал в командировку, откуда нужно привести такую рукопись, с которой «кровь должна капать, как с ободранного зайца» – любимое выражение господина Бесцели.
Тепловоз опять взревел впереди состава, и опять железная громада громоподобно дёрнулась…
– Зелёный дали, – строго сообщила проводница. – Поднимайтесь.
– Зелёный, как доллар? – шутя, уточнил Ермакей, запрыгнув на подножку. – А как насчёт зелёного китайского чайку?
– Скоро. Титан уже кипит.
– Титан? – Пассажир усмехнулся и носом дёрнул, будто к чему-то принюхиваясь. – Я понимаю, когда говорят: «титан-мыслитель», «битва титанов» или что-то подобное. Но когда становится титаном какой-то несчастный бачок для кипятка…
Улыбаясь, проводница вошла в своё рабочее купе и пригласила Литагина. (Он ей приглянулся). Пригласила под предлогом что-то подкрутить, чтоб не дребезжало всю дорогу, не капало на нервы. Ермакей охотно подкрутил. Работы было на три минуты. Он положил отвёртку на столик. Собираясь уходить, потоптался у порога.
– Присаживайтесь. – Проводница, её звали Тася, отодвинула в сторону стопку чистого белья с эмблемами поезда. – Чай будете?
– С удовольствием.
– Обычно просят с сахаром, а вам так с удовольствием. – В голосе, да и в глазах у женщины заиграло что-то фривольное. – Вам какой? Покрепче?
– Нет. Зачем? Перед сном-то. Она засмотрелась на пассажира.
– А вы, случайно, не титан-мыслитель? Вы всё время такой серьёзный, сосредоточенный.
– Ну, так ещё бы. Корова сдохла.
Смех проводницы был приятный, искренний. «И вообще, – промелькнуло в голове пассажира, – она бабёнка, хоть куда, а я парнишка холостой!»
Он присел напротив Таси, улыбнулся, глядя прямо в розовые губы, неровно подкрашенные. Тася вдохновенно говорила что-то такое, что могут говорить только мужики-технари: скоро, дескать, будут очень современные вагоны – с термоэлектрическими холодильниками; печка СВЧ в купе проводника; водонагреватель с насосной станцией.
– Звучит как песня, как поэма, – похвалил пассажир.
– Да, да, – подхватила Тася, не улавливая иронии. – Вам чайку подлить? А может, коньячку?
– Я на работе не пью.
Тася растерянно похлопала ресницами.
– А вы на работе ейчас? Литагин спохватился.
– Я мысленно всегда в полях. За сохой, за плугом.
Они засмеялись. Хорошо им было вот так сидеть, смотреть друг на друга и мило беседовать о всяких пустяках – под стук колёс и под мелькание вечерних огоньков среди полей.
– Вам жарко? – заметила Тася.
– Да так, слегка. От чая.
– Ну, так снимите пиджак.
И он уже собрался снять, но ощутил за пазухой секретные бумаги, такие ценные, какие попадают в руки, может быть, однажды в триста лет. И тут же ему стало ещё жарче – от волнения. Он моментально взопрел и, опуская глаза, отодвинул стакан.
Тася была изумлена; так сильно изменилось его лицо.
– Что с вами? Что случилось?
– Да это, видно, я чего-то съел. Извините.
Дверь за ним закрылась. Проводница несколько секунд сидела с открытым ртом. «Странный какой-то», – удивилась она; молодые пассажиры к ней обычно сами прилипали с тонкими и толстыми намёками на любовь, а этот – встал и убежал.
Отделавшись от проводницы, Литагин, уходя в своё купе, подумал: «А проводница ли она? Это ещё вопрос! А я? Вот хахаль!» Он забрался на верхнюю полку, достал из-за пазухи секретные списки и начал рассматривать, подсвечивая зажигалкой. Списки эти были уникальны тем, что имели расшифровку. Рядом с безобразной какой-нибудь рожей свинопотама была приклеена фотография – вполне нормальное лицо, под которым написано: «Лорд Свинопотамов», или что-то наподобие того.
Довольный, счастливый, можно сказать, лейтенант Литагин аккуратно спрятал списки – поближе к сердцу. Отвернулся к стенке, потянулся, блаженно похрустывая суставами. Работа в издательском доме выматывала, если учесть ещё одну работу – на благо Отечества, поэтому Литагин решил пока не думать ни о чём; отоспаться надо, пока есть возможность.
2
Многозвёздное небо кружилось над поездом, рассыпая мириады огней по горам и долинам. На какое-то время луна показалась – ярким зайцем запрыгала с вершины на вершину. Потом острозубые скалы, похожие на волчьи клыки, поймали этого жирного «зайца». И вдруг одна скала зашевелилась и заговорила грозным голосом господина Бесцели: «Где рукопись? Рукопись! И чтобы с неё, как с ободранного зайца, капала свежая кровушка! Вот какая рукопись нужна! Смотри!» И генеральный директор показал непомерно огромного зайца – крупнее сохатого. Ободранная туша была завернута в белоснежную рукопись, похожую на простыню, которая медленно пропитывалась огненной кровью. От этого кошмара Литагин чуть с верхней полки не навернулся. Проснувшись, он первым делом ощупал списки за пазухой: на месте. Удовлетворённо вздохнув, он долго, бездумно пялился в окно, где над сопками, над вершинами далёкой тайги заря кровенилась в тумане, будто в заячьем пуху. Грохочущий поезд, надсадно пыхтя, стал крутиться в горах. Иногда, будто огромная пуля, поезд летел в чёрном и гулком стволе тоннеля; дорога простреливала Уральский хребет.
В вагон вошли попутчики, по-хозяйски расположились за столиком, зазвякали посудой и выпили – запахло вином. Стараясь говорить негромко, но плохо контролируя себя, как это бывает с людьми навеселе, попутчики заговорили вдруг не про кого-нибудь – про Златоуста. Литагин даже дёрнулся на верхней полке, чуть головой не треснулся о железяку. Потом он потихоньку глянул вниз. Говорунов было двое – пожилой в тёмной рубахе, в очках и помоложе, в белой водолазке, белый водолаз, как назвал его Литагин про себя.
– Да какой там, к чёрту, Златоуст, – заворчал пожилой, глядя в окно. – Одно только название. Рядом находится Карабаш – самое грязное в мире производство меди. Такое грязное, что даже ООН стала нос воротить. Даже до них долетел наш вонючий пламенный привет. Представляешь? Старое наше правительство лет пять назад завод закрыло по требованию ООН. А теперь нагрянули туда новые черти. И открыли там что-то похожее на Освенцим. Даже картошка не растёт на огородах.
Белый водолаз поцокал языком.
– А я там хотел поселиться.
– Ага! – Пожилой усмехнулся. – Нашёл тоже рай на земле. Ермакей – делая вид, что продолжает спать – с любопытством и с недоумением слушал этот странный разговор. «А про кого это они? – удивился Литагин. – Что-то я не пойму…»
