«Неужели это правда? – Старик опять заёрзал, вспоминая то, что мельком прочитал в секретных бумагах. – Неужели сегодня чертей разводят, как поросят на ферме? И вот эти двое, ишь, какие боровы лощёные…»
Асфальтовый накат остался за спиной, машина поехала по сосновому бору, такому дремучему, что просто диво дивное – будто зарулили в глухомань сибирскую. И старик опять стал морщиться, канючить:
– Скоро лопну! Приспичило!
– Дуй под себя, – хахакнул бритоголовый. – Остановки не будет. Инструкция.
Нужды – ни большой, ни малой – Бустрофедон не испытывал. Секретные списки не давали покоя, хотелось припрятать.
Дремучие деревья как-то вдруг все разом отскочили от мягкой дороги, усыпанной хвойными иглами, и впереди открылась поляна, в центре которой сидела красновато-зелёная стрекоза – вертолёт, сверкающий стеклянной башкой. Бустрофедона бесцеремонно затолкали в тёмную утробу, и здесь уже старик ничего и никого разглядеть не мог; только мелкая тряска говорила о том, что летят.
Долго ли, коротко продолжался полёт – старик не мог сказать; время как-то странно «перекувыркнулось», то ли сжалось, то ли растянулось. Но вот, наконец-то, вертушка приземлилась и притихла. И опять старик Бустрофедон – уже в сопровождении других людей – поехал на другой машине. Потом впереди полыхнуло пожарище – так старику показалось, хотя на самом деле это было море, а точнее, бухта, залитая солнцем, точно расплавленным золотом; даже сквозь повязку страшно ослепило.
Белоснежная яхта у причала стояла. Старика сопроводили в тёмный трюм, где имелся небольшой иллюминатор. Приглушённо заработали моторы, яхта покачнулась на плавном развороте и за переборками заплескала вода, с каждой секундой всё сильнее и тоньше вытягиваясь – наподобие скрипичных или гитарных струн, звенящих серебрецом. И снова ощущение времени пропало; старик Бустрофедон, отличавшийся постоянной бодростью, неожиданно впал в какую-то странную безмятежность, в прострацию. И очнулся он только тогда, когда яхта пришвартовалась. Сначала сверху чайка прокричала, потом послышалось какое-то заморское наречие, которое он слышал когда-то в Лиссабоне, где он хотел бы жить, невзирая на дождливую погоду, напрямую зависящую от Гольфстрима. И тут же вспомнилась ему Австралия и очаровательная Океания – знаменитые Маршалловы Острова.
«А чего это я? Книгу жизни листаю, как перед смертью! – подумал старик, с завязанными глазами уже стоящий на берегу и полной грудью вдыхающий солёный бриз. – Где это мы есть? Люциферма какая-то. Ах, как жалко, что я списки не успел передать! И зачем я только взял их, старый дурень!»
3
Импозантная «люциферма» была трёхэтажная, от посторонних глаз укрытая высоким фигурным забором. Особняк впечатлял как внутри, так и снаружи. Это был, конечно, не особняк в Силиконовой Долине, о которой недавно от скуки в вагоне прочитал старик Бустрофедон, но всё же это было нечто вызывающее, нахальное и даже наглое с точки зрения архитектуры.
Старика привели куда-то наверх, в просторную, богато обставленную комнату, где щебетала райская пташка в золоченой клетке. Посредине комнаты стоял здоровенный стул, похожий на трон, разноцветные тонкие провода опутали спинку стула, подлокотники и ножки. «Эге! – насторожился пленник. – Электрическая табуретка? Или этот, как его? Детектор вши? На вшивость меня будут проверять. А я забыл, когда последний раз сам себе сказал: иди ты в баню…»
Он хорохорился, а на душе-то было мерзопакостно. Однако, время шло – он успокаивался. Никого рядом не было, если не считать райскую пташку. А потом старик едва не вскрикнул – чуть не выдал свою способность видеть сквозь чёрную повязку.
В кабинете возникла такая колоритная фигура, которую ни с какой другой не перепутаешь.
Воррагам перед ним красовался. Воррагам Анатас ибн Бульбаш Иезуитыч, кажется, так он полностью зовётся? Правда, теперь его трудно было узнать: такой пижон, такой заморский фраер – обалдеть. Раньше, помнится, это был карманник или домушник, одетый в чёрное перо-тряпьё. А теперь – прошу любить и жаловать – это вор в законе. Воргамилавышеславский – такая теперь ксива пригрелась у него в кармане белоснежного смокинга. И белая манишка, и белая штанишка – всё заграничное, всё от самых лучших у тюрьме. Или кутерьме? Или как их? Кутюрье? Раньше тросточка была – черенок, обломок от метлы бабы яги. А теперь, гляди-ка, тросточка с алмазным набалдашником. Очёчки в золотой оправе. И даже простецкий платочек – белый сопливчик – из кармана торчит, как заготовка лунного листа.
Воргамилавышеславский был уверен, что пленник в повязке ничего не видит. Для начала он подал кому-то молчаливый знак. Два человека в чёрных одеждах, в тапочках на вате бесшумно закружили, завальсировали вокруг да около. Руки старика зажали в подлокотниках специального кресла – взяли кровь из пальца на анализ. И тут же, словно муху, с ног до головы заплели паутиной проводов и проводочков. Сверкающие клеммы прицепили. Разноцветные лампочки замигали на миниатюрных датчиках.
– Значит, так! – прокаркал Воррагам, поправляя чёрные очки, похожие на вороновы крылья. – Иголки под ногти загонять мы не будем. Расплавленное олово не станем в горло заливать. Но это при одном-единственном условии. Нам нужна правда. И только правда.
– Если я когда и врал, так только в сочинениях на свободную тему, – признался старик.
В тишине, как синицы, за спиной защёлкали какие-то миниатюрные тумблеры. Самописцы по бумаге заскребли железными коготками. И раздался голос, задающий вопросы. Голос был холодный, без эмоций, без нажима, без намёка на какую-то подсказку. Голос раздавался будто бы в космических глубинах – где-то в районе Альфа Козерога или в районе Туманности Андромеды: так старику подумалось.
– Внимание! – предупредили. – Ответы должны быть односложными. Только «да» или «нет». Вам понятно?
– Козе понятно. И козерогу.
– Да или нет?
– Да, да, конечно. Пауза. Скрип самописца.
– Вы действительно – старик Бустрофедон? Пленник насупился.
– Нет, – нехотя признался. – Бустрофедон – это почерк такой. Бык идёт…
– Не отвлекайтесь! – перебили. – Вы Старик-Черновик? И снова пауза. Противный скрип железных коготков.
– Какого чёрта я вам должен…
– Отвечайте только «да» или «нет»! – напомнил космический голос. – Вы – Старик-Черновик?
– Да! – с вызовом ответил пленник. – И я этим горжусь!
– Вы живёте первые сто лет?
– Нет. Гораздо больше.
– Вы работали с Пушкиным?
– Естественно. Ну, то есть, да…
– Вы с Гоголем горилку пили?
– Нет. Хохол мне тогда не налил.
– Не отвлекайтесь! – опять предупредили. – Вы знаете, кто украл бесценный дуэльный гарнитур?
Старик вздохнул.
– Да. Знаю.
– А вы хотели бы об этом рассказать?
– Нет. Не хочу и век не расскажу. Хоть расстреляйте из гарнитура или из трюмо!
