Вот почему он сейчас прощально-грустным взором обводил рабочий кабинет – привычные предметы, вещи. Не склонный к сантиментам, не любящий миндальничать, Толстый Том встряхнулся, ударяя кулаком по столу и, позвонив кому-то, с неожиданной игривостью воскликнул:
– Карету мне и глобус Марса. Я здесь уже подзадолбался. – последнее словечко было нецензурным и потому распотешило. – Ха-ха, хэ-хэ. Ты как? Готова, крошка? Молодец. О кей. Моё дело подходит к дедлайну. Что это значит? Это значит, дед уже залаял. Дедлайн, крошка, по-английски – крайний срок. Я сейчас заеду. Жди, где условлено.
2
Лишние свидетели были ни к чему, и господин Бесцеля решил обойтись без казённой машины. Перейдя через площадь, он взял свою «карету» со стоянки и помчался куда-то, благоразумно притормаживая на тех светофорах, которые он раньше «в упор не видел». Задержка и разборка на постах полиции могли дорого стоить.
Протекторы взвизгнули и прочертили дымящийся след на асфальте, когда Толстый Том с удовольствием придушил тормоза.
Молодая, богато одетая дама, стоящая на тротуаре, испуганно охнула и отшатнулась.
– Карету мне и глобус Марса! Жить на Земле я задолбался! – приоткрывая окно, крикнул Бесцеля. – Прыгай, крошка! Поживей!
– Это ты? О, господи… – удивилась расфуфыренная крошка, усаживаясь рядом. – Чуть не задавил!
– Ну, ну, не скромничай! – Толстый Том неприлично как-то гоготнул. – Ты сама задавишь, кого угодно. В койке.
– Не хами! – тихо, но властно сказала дама.
Врубая скорость, Толстый Том снова гоготнул. Дальше поехали молча. Трепаться было некогда; движение такое бурное, такое наглое, что не дай бог, авария – на рейс опоздают. По сторонам мелькали разноцветные огни реклам, среди которых попадалась реклама издательского дома господина Бесцели.
Богато одетая дама стала курить – сигаретка в губах заалела кровавой точкой.
– Бес! Ты ничего не забыл? – спросила она, покосившись на Толстого Тома. – Созвонился? Как там?
– Всё в порядке, крошка, – твёрдо заверил Бесцеля. – Поработали на дяденьку и хватит. Здесь ловить больше нечего. Этот наш творец мистического мира ни хрена толкового уже не сотворит! У меня чутьё. Да плюс ещё этот противный старикашка-промокашка, ять его. Какой-то несчастный слуга стал над хозяином верховодить.
Приехали в аэропорт, машину бросили, даже толком не припарковав – больше не понадобится, бери, кто хочет. Но прежде чем покинуть дорогую иномарку, в салоне произошёл вот такой разговор:
– Пошли, красатуля! – Толстяк с неожиданной нежностью посмотрел на подругу. – Что мы тут задницу греем?
– Иди! А я останусь! – Красатуля фыркнула. – Бес! Ну, что ты вылупился? Где мой паспорт?
– О, чёрт возьми! Действительно! – Он покопался в бумажнике. – Вот, держи.
Дама раскрыла паспорт и поморщилась.
– Бес! Ты что, сдурел? Какая на фиг Муза Вдохновеньевна?
– Я так и знал! – Ухмыляясь, он опять покопался в бумажнике. – Это ксива, надеюсь, тебе понравится.
Прочитав новый паспорт, подруга расхохоталась – брильянтовые сосульки-серьги затряслись, позвякивая.
– Томми! Дорогой! Вот за что я тебя полюбила! За фантазию без тормозов! – Глаза её, похожие на золотисто-масляные блинчики, распахнулись на «полсковородки». Она опять расхохоталась. – Вот завернул, так завернул! Ах, Томми! Я тебя…
– Ладно, крошка, обойдёмся без сиропа, время не ждёт.
Благополучно миновав контроль, они через несколько минут уже сидели в чистом и уютном лайнере – в бизнес классе международного рейса.
Небо наливалось голубовато-чернильной теменью. Первые звёздочки в вышине замигали; тонко, призрачно прорисовался месяц над горизонтом. Желтоватая россыпь огней прострочила на взлётно-посадочной полосе, куда не спеша, неуклюже выруливал громоздкий лайнер, приглушенно рычащий турбинами.
Толстый Том достал из дипломата и прицепил на грудь своей подруги «Орден золотого беса».
– А мне-то за что? – Она ухмыльнулась. – Я в этом деле была всего лишь скромной Музой.
– Ты, кокотка Луза, не кокетничай. Заслужила по праву! – Поправляя густопсовую причёску, наползающую на глаза, Толстый Том опять порылся в дипломате и достал увесистую фляжку с коньяком. – Сейчас мы, крошка, врежем. Отметим праздник возвращения в родное стойло. Всё путём и даже лучше. Вот такая вот маржа.
Самолёт в это время – при помощи вспомогательной техники – развернулся на рулёжных дорожках, потихоньку выехал на старт и начал раскалять турбины – гул до того усилился, что у Толстого Тома уши заложило и в глазах зарябило; так у него всегда бывало в самолётах. И потому Толстый Том не увидел, как по самому краю взлётного поля – в нарушение всяких инструкций – понеслась какая-то легковая машина, словно бы старалась обогнать самолёт, помешать на взлёте.
А кокотка Луза увидела машину.
– Пьяный какой-то, – прошептала. – Вот страна, нигде порядку нет.
«Пьяный» этот был – лейтенант Литагин, на свой страх и риск прорвавшийся по лётное поле. Будь у него в запасе ещё хотя бы минута или полторы, он бы успел домчаться до взлётной полосы. Он хотел поставить машину поперёк разгона самолёта – и никуда бы эти голуби не улетели.
3
Утро занималось над Стольноградом, пепельно-розовые облака, пропитанные зарей, кучковались вдалеке, роняя пятнистые тени на крыши домов, нагромождённых в виде спичечных коробков – из окна кабинета генерала Надмирского открывалась широкая панорама.
– Это последнее предупреждение! Больше я вытаскивать не буду тебя!.. – Надмирский, закурив, походил по кабинету, поворчал ещё немного по поводу вчерашнего происшествия в аэропорту и начал успокаиваться. – Значит, упустили? Да никуда он не денется. Сильно жадный до денег. Нигде ему такие доллары и золлары платить не будут.
– Товарищ генерал, во-первых, он все свои счета в нашей стране оголил. Всё забрал подчистую. А во-вторых, улетел не один. С ним кокотка Луза. Ну, та, что музой прикидывалась.
– Какая, к чёрту, муза! – Генерал поморщился. – Девка из борделя. Мы же проверили по картотеке. Работает в основном с интеллектуалами. Художники, писатели, актёры.
– Хлам, короче говоря, – подсказал Литагин.
– Какой такой хлам? Интеллектуалы.
Лейтенант улыбнулся и пальцем прижал поплывшую родинку на верхней губе.
– «Художники, литераторы, актёры, музыканты». В двадцатые годы прошлого века у нас были такие творческие объединения и трактиры: «ХЛАМ» назывались.
Надмирский помолчал, глядя за окно, – в сторону большого нового собора, золотые головы которого маячили вдали между домами. В кабинете стало тихо. Маятник болтал своей ногой, будто постукивал подкованной подошвой, шагая в ногу со временем.
– Бесцелир, Луза, – всё это пешки. Сейчас, когда старик тебе отдал секретные списки… – Руслан Радомирыч медленно раскрыл портсигар с золотым тиснением и резко хлопнул крышкой. – Вот так бы взять, прихлопнуть всё это осиное гнездо!
