– Идиот! – Директор поморщился, потирая ушибленный затылок. – Уволю, мать твою! Уволю без выходного пособия!
– Мать моя давно уже на пенсии, Том Томыч.
– Закрой дупло! – Бесцеля по привычке схватил рукой то место, где должна быть кобура. – Скажи спасибо, что разоружился.
– Спасибо, шеф, и дай вам бог здоровья! – Костолом был спокоен, потому что знал характер своего патрона, любившего такую необычную езду; особенно сильно шеф любил, когда в салоне были работники издательского дома или кто-нибудь из посторонних. Во время таких номеров они кувыркались где-нибудь сзади в салоне просторного джипа, напоминая перепуганных беспомощных младенцев, а господин Бесцеля только посмеивался.
Какое-то время они ехали молча.
– Что-то рано темнеет, – заметил директор, глядя на багрово-жёлтую закатную полоску, зажатую облаками и тучами на горизонте.
Плечи Костолома были разные: левое – переломанное – заметно меньше правого, целого.
– Нормально темнеет, – сказал Костолом, пожимая правым широким плечом. – День-то ещё короткий.
Ровное и сильное сердцебиение горячего мотора начинало постепенно убаюкивать Толстого Тома – напряжённый график издательского дома не давал возможности выспаться вволю. Он помассировал глаза и раскурил сигару, чтобы прогнать дремоту. Приоткрыл окно – свежий ветер возле виска стал посвистывать. Из придорожных берёзовых колков, из глубины сырого и грязного кювета сумрак выползал на трассу и потихоньку поднимался – в полный рост. Незнакомые птицы – бормотушка, варакушка, вяхирь – иногда из кустов вылетали, садились на дорогу и жутковато, кроваво мерцали глазами, отражающими свет зажженных мощных фар. Дорожные знаки, фосфоресцируя, там и тут «выходили» на сырую, стылую обочину. Крупные звёзды начинали кристаллизоваться в тёмно-синей вышине.
Бывший каскадёр – человек внимательный и хваткий – давненько уже обратил внимание на серую какую-то, малоприметную легковушку, словно бы «упавшую на хвост» проворного издательского джипа. Костолом хотел сказать об этом, но, повернувшись, увидел неприятно раззявленный рот господина Бесцели; запрокинув голову, директор спал, минутами назад выбросив окурок за окно. Легковушка, бегущая сзади, куда-то пропала, и Костолом подумал, что почудилось, будто за ними кто-то увязался. «Начитался детективов, – хмыкнул шофёр, – вот и мерещится всякая хрень».
7
Впереди издательской машины всё время как будто летела баба яга на метле – такое создавалось впечатление от игрушки, болтавшейся на нитке, прикреплённой на лобовом стекле. Рожица бабы в полумгле сияла фосфорной ухмылкой и непомерно большими глазами.
И вдруг эта игрушечная бабка погасла на минуту-другую – Костолом хорошо запомнил этот странный фокус. И в то же мгновение впереди и сбоку сверкнул дорожный знак, которого не было раньше.
Водитель машинально дал по тормозам. Толстого Тома встряхнуло на кочке.
– А? – спросонья спросил он, дураковато глядя на игрушечную бабу ягу. – Что такое, вашу ять?
– Объезд! – ответил Костолом и резко развернулся.
– Ну, заразы! Ё… – Толстый Том опять загромыхал ненормативной лексикой. – Когда успели расковырять? Утром ещё было всё нормально, когда ездил в эту сторону.
– А долго ли умеючи, Том Томыч. – Водитель сердито сплюнул в приоткрытое окно. – Расковыряют мигом, а вот наладить – жди, не дождёшься.
Директор на доску приборов посмотрел – там были часы.
– Это сколько же времени мы потеряем? В объезд.
– Смотря, какого кругаля давать придётся.
Поскрипывая рессорами, чёрный джип свернул с хорошей, гладкой трассы. Просёлочная дорога засверкала под мощными фарами – куски земли, чертополох на обочинах. Просёлок был разбитым, таким расхряпанным, словно тракторы и танки тут недавно проползали. Яркими фарами выхватывая то березовую рощицу, то стога возле дороги, чёрный джип, приглушенно урча, стал корячиться по извилистым колеям, как по жирным, лоснящимся змеям, зловеще шипящим под колёсами – дегтярная грязюка была почти по ступицу.
Костолом, сутулясь за баранкой, сделался непривычно серьёзным – теперь уже надо было, не шутя, проявлять мастерство вождения. Только проявлять пришлось недолго. Машина как-то странно вдруг стала оседать – сначала на передние колеса, потом на задние.
– Приехали, – мрачно подытожил Костолом.
– А что случилось?
– Да ничего хорошего, Том Томыч! – Шофер остановился и расторопно выпрыгнул в густой кисель – едва не поскользнулся. В полумгле салона затаившаяся баба яга, болтавшаяся на нитке перед лобовым стеклом, вдруг широко оскалилась и даже словно хохотнула по-над ухом Толстого Тома.
– Ну, что там? – нетерпеливо прикрикнул Бесцеля, ковыряя пальцем в ухе. – Что молчишь, как водки в рот и в нос набрал?
– Смотрю. – Обойдя кругом машины, Костолом за голову схватился. – Все четыре ската продырявлены!
– Мать их ять! Да как же так? – изумлённо охнул Толстый Том.
– Никогда ещё такого не бывало, – пробормотал шофёр и, глядя по сторонам, вспомнил ту легковую машину, которая за ними увязалась, а потом пропала.
Непонятная тревога всколыхнулась в душе Костолома, и он вознамерился что-то сказать, но не успел. Директор снова начал сыпать «жемчугами» подзаборной лексики, обвиняя водителя в том, что он, зараза, ездить не умеет ни черта и завтра же Толстый Том поставит его к стенке и расстреляет без выходного пособия.
– Спокойно, – сказал Костолом, доставая какой-то металлический баллончик, похожий на гильзу от крупнокалиберной пушки. – Сейчас мы попробуем вот эту примочку для моментальной вулканизации.
– Вот, вот! Живу как на вулкане, вашу мать! – Бесцеля опять стал ругаться, плеваться. – Ну, и что? Помогает вулканическая грязь?
– Непонятно пока.
– Мне зато понятно! Опоздаю на х… на хвост даже не успею. – И вдруг Бесцеля что-то заметил, глядя в сторону трассы. – Костолом! Смотри! А почему там пробегают легковушки? Мы поехали в объезд, а все другие – глянь-ка! – шпарят полным ходом. Ты ничего не перепутал, Костолом?
– Нет. Я не слепой. Там точно был знак. Я даже заметил, как бабка в том месте почему-то погасла.
– Какая бабка? Что ты несёшь?
– Потом расскажу… – Костолом махнул рукою и достал домкрат, похожий на пушечную станину. – Ни черта не помогает эта вулканическая грязь! Вы лучше идите, тачку ловите, Том Томыч. Самолёт не будет ждать! Сколько я тут провожусь.
Остервенело сплюнув на колесо, директор сказал, прежде чем отойти от машины:
– Ять твою так, расстреляю без выходного пособия.
Весенняя слякоть от прохлады уже залубенела, но не везде. Иногда в темноте под ногами хлюпало, чуфыркало и чавкало, и Толстяк, поскальзываясь, широко и нелепо взмахивая руками, словно хотел куда подальше зашвырнуть свой драгоценный чёрный дипломат. От расстройства закурить хотелось, но Бесцеля не мог себе позволить этой роскоши – приходилось только грызть незажженную кубинскую сигару.
