В 1945 году руководство Советского государства приняло принципиальное решение о постепенном вхождении в состав международных федераций по различным видам спорта — прежде всего тем, которые входили в программы летних и зимних Олимпийских игр. Конечная цель — участие в Олимпиадах. Для этого следовало вступить в ряды Международного олимпийского комитета (МОК), а попасть в него было невозможно без членства в федерациях по видам спорта.
Председатель Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорту при Совете народных комиссаров СССР (с марта 1946 года при Совете министров СССР) Николай Романов получил от правительства поручение — определить виды спорта, на которые в первую очередь следовало обратить внимание. Для начала Романов вызвал возглавлявшего в его ведомстве отдел футбола и хоккея Сергея Савина и поручил ему проштудировать материалы, имеющие отношение к зимним Олимпиадам. Савин направил запросы в советские дипломатические представительства за рубежом и сам начал изучать иностранные журналы, в которых вылавливал крупицы необходимых сведений. (В МОК Советский Союз в то время не входил, бюллетеней из этой организации не получал.) Выяснилось, что наибольшей популярностью у зрителей и прессы, освещающей зимние Олимпиады, пользуется канадский хоккей. Вскоре на экземпляре савинского доклада появилась резолюция Романова: «Необходимо немедля ставить на русские рельсы этот канадский хоккей».
Савин стал искать тех, кто не понаслышке знал что-нибудь о канадском хоккее. В Москву в командировку приехал тогда из Риги известный футбольный арбитр Эдгар Клаве, бывший хоккеист, принимавший участие в Олимпиаде-36 и в чемпионатах мира. Клаве пригласил Савина в Ригу. «Едва я разместился в гостинице, — рассказывал Савин порталу offsport.ru, — как Клаве принес мне клюшку, перчатки, коньки, несколько шайб. На следующий день мне показали кадры довоенной кинохроники, где были запечатлены отдельные моменты чемпионата Латвии и нескольких международных встреч. А дня за два до моего отъезда Эдгар сделал мне самый дорогой подарок — принес переведенные с латышского на русский язык правила игры в канадский хоккей. Поверьте, ни к одной вещи я не относился так бережно, как к этим нескольким листкам, исписанным аккуратным почерком Клавса…»
Клюшку и шайбу, подаренные Клавсом, Сергей Савин долго хранил в своем кабинете в Спорткомитете и показывал всем посетителям как музейные экспонаты. Правила напечатали в виде брошюры и распространили по спортивным клубам и обществам для изучения.
Спортивные руководители решили проверить новую игру, провести эксперимент. Институту физкультуры поручили создать две команды и подготовить их к проведению показательного матча. Савин часто приезжал на тренировки, привозил фотографии и переводы статей из канадских, шведских, чехословацких газет и журналов. И вот в феврале 1946 года в полуфинальном матче розыгрыша Кубка СССР по хоккею с мячом встретились в Москве ЦДКА и «Динамо». Интерес к игре — огромный. Выиграли армейцы во главе с Всеволодом Бобровым, но зрители, которых время от времени по радио оповещали о том, что по завершении встречи состоится показательная игра в канадский хоккей, не расходились и увидели то, о чем на следующий день и написала газета «Советский спорт».
Через ознакомительные сборы-семинары по изучению канадского хоккея, организованные по инициативе Савина, прошли многие тренеры и судьи. Занимались по 6-8 часов в день. Изучали суть игры, теорию, практику и методику обучения.
«Если в комитете достаточно хорошо знали силу наших конькобежцев и лыжников и время, которое потребуется для их подготовки к зимним Олимпийским играм, то перспективы в хоккее с шайбой было трудно даже обсуждать, — писал в книге «Восхождение на Олимп» Николай Романов. — Надо было пробовать играть. Выяснять, что необходимо будет сделать, с чего начинать. Если начинать с освоения азов, уйдет много времени. Решили начинать сразу с проведения первенства СССР, а затем браться за развитие хоккея в стране, организовывать уже первенства городов и областей. В свое время мы примерно так же поступили, внедряя современное пятиборье и греблю».
Легко сказать — начинать сразу с чемпионата страны. С вершины пирамиды, основание которой достраивать на ходу. А как это сделать? Кто будет играть? Где взять соответствующую экипировку?
Тарасова командировали в Чехословакию. Посмотреть хоккей с шайбой. Дали денег на покупку образцов хоккейного инвентаря. В числе прочего Тарасов купил несколько клюшек. Привез. Делать решили сами. Для начала следовало разобрать на части образец. Разобрав же, поняли: такого дерева у нас нет. Можно было, конечно, для крепости «пятки» (то есть того места клюшки, где черенок переходит в крюк) использовать хорошую карельскую березу, но в разобранной клюшке обнаружили ильм. И Тарасов сказал: нужен только ильм. Дерево редкое, используется в строительстве и производстве дорогой мебели. Тарасов отправился на прием к заместителю наркома обороны — начальнику Главного управления тыла Красной армии Андрею Хрулёву. Где взять этот ильм, никто не знал. Один из помощников Хрулёва блеснул эрудицией: «С Дальнего Востока прежде для царской семьи привозили несколько кубометров ильма, мебель им делали». Тарасов попросил: «Узнайте, пожалуйста, может, там осталось? Нам и нужна-то ерунда для клюшек». Узнали, нашли, прислали.
Клюшки делал дед будущего представителя СССР в Международной лиге хоккея на льду (ИИХФ) Андрея Васильевича Старовойтова — «хороший мужик», по определению Тарасова. Ему кроме ильма привозили бук — высушенный, выдержанный. Клюшка стоила тогда три рубля. «Не брал дед с нас этот трешник, — вспоминал Тарасов. — Как-то отправили за клюшками администратора Сашку, наивного парня. Возвращается пустой: “Дед мне говорит: без бутылки не приходи”. Дали администратору денег, чтобы купил две пол-литры. Вновь возвращается пустой: “Дед заставляет меня выпить с ним, иначе, говорит, клюшек не получишь. А у нас же дисциплина, порядок — не имеем права на работе выпивать”. Я посоветовал Сашке: скажи, что ты не можешь сегодня. Дал ему дед двадцать клюшек на игру, но предупредил: “Если и в следующий раз не выпьешь со мной, делать клюшки не буду”».
Параллельно с клюшками решали проблему коньков. Коньки, в которых играли в хоккей с мячом, для хоккея с шайбой не годились. Должны быть уже, с заточенной пяткой, с желобом для лучшего торможения и входа в вираж. Договорились, опять с помощью начальства, со специалистами с военного завода. Те прилетели, справились, что нужно, сказали Тарасову: «Сделаем мы тебе коньки: раз наточишь — два года играть будешь». Лезвие подобрали такое, что ни один наждак не брал. «Но играли, — вспоминал Тарасов, — на морозе, понятия не имели, что есть искусственный лед. И вот на морозе 10-12 градусов, а то и ниже, когда шайба попадала в сделанный на заводе по нашему заказу конек, он — вдребезги. Срочно пришлось подбирать сталь повышенной прочности».
Применили привычный для страны метод жесткого административного давления. Руководителям спортивных обществ отправили директиву — незамедлительно рассмотреть вопрос о создании команд по хоккею с шайбой и готовиться к старту первого чемпионата Советского Союза зимой 1946 года. В разъяснении к директиве предлагалось использовать самых сильных игроков в хоккей с мячом (они же и лучшие футболисты в летнее время): переключить их на хоккей с шайбой. Уже тогда прозвучало: возможно участие в Олимпиадах. «Кое-кто, — вспоминал Романов, — пытался уйти от освоения новой игры, но схитрить им не удалось. Составы московских и ленинградских команд по хоккею с шайбой были рассмотрены при моем участии».
