Для его научного анализа военно-стратегической ситуации, как и для анализа американского эксперта Ганса Бете, принципиально важно было не понятие социализма, а представление о двух стратегических противниках, закрытых друг для друга, потому взаимно не доверяющих и вынужденных ожидать наихудшее недруг от недруга. Советский и американский эксперты добавили к этому свое профессиональное понимание технических возможностей ракетно-ядерного нападения и противоракетной защиты. А как называть двух противников — «звездно-полосатый» и «красный» или «социализм» и «капитализм» — несущественно. Что в устройстве общества существенно для стратегического анализа — так это его способность к открытости, к сближению, и потому — к доверию.
Ключ к открытому обществу физик-теоретик Сахаров увидел в правах человека. Кощееву иглу закрытого, тоталитарного общества он увидел в привычном пренебрежении к правам отдельного конкретного человека, — привычном и для государства, и для его граждан.
Поэтому теоретик Сахаров отдался «правозащитной текучке» — помощи и спасению конкретных людей. И поэтому столь мало его занимали и теоретические очищения научного социализма, и исторические расследования научного антисоциализма.
Чтобы помочь родной стране, а тем самым и всему миру, нужны были конкретные практические дела, нужно было практическое внедрение прав человека в жизнь общества, начиная с права на интеллектуальную свободу. Таким практическим делом и была великая книга «Архипелаг ГУЛАГ», перед которой Сахаров преклонялся.
Трудность поставленной практической задачи Сахаров не преуменьшал и даже считал, что она больше чем в рост ему. В 1973 году на вопрос журналиста, что же можно сделать, он ответил:
Сделать, по-моему, почти ничего нельзя. Нельзя, так как [советская] система внутренне очень стабильна. Чем система несвободнее, тем лучше она внутренне законсервирована.
[458]
Солженицын вспоминает слова Сахарова того же времени: «Вся наша деятельность имеет смысл только как выражение нравственной потребности» и замечает: «Возразить содержательно я ему не мог, просто я всю жизнь, вопреки разуму, не испытывал этой безнадежности, а, напротив, какую-то глупую веру в победу».
[459]
Дело не только в разуме и глупой вере. Сахаров гораздо ближе — по долгу службы — был знаком с устройством высшей власти сталинского государства.
Из его воспоминаний известно, как в марте 1953 года его «занесло» в ряды народных сталинистов, когда он написал жене о человечности только что усопшего вождя.
Совсем иное из марта 1953 года запомнил его молодой сотрудник.
Когда умер Сталин, все были в каком-то оцепенении, и теперь из «Воспоминаний» Андрея Дмитриевича мы знаем, что он послал своей супруге некое письмо, где он скорбит. А я помню другую его фразу. У всех тогда было впечатление, что должно случиться что-то, а Андрей Дмитриевич говорит: «Да ничего не случится, общество — это настолько сложная система, там все маховики так устроены, что все будет вращаться по-старому. Все сцеплено». И действительно, проходит год, а все так и вертится. И более того, попытки перестроить это дело сейчас упираются в такую стену… Все это так переплетено колючей проволокой, что как будто народ и не хочет ничего другого.
[460]
Несмотря на все это, Сахаров конкретными делами, «правозащитной текучкой» делал то, что ощущал нравственной потребностью и в чем видел силу, только и способную преобразовать сталинский социализм в открытое, жизнеспособное общество.
От общего расхождения между Солженицыным и Сахаровым перейдем к очень конкретному и, быть может, самому острому. Для наглядности воспользуемся простой — даже карикатурной — социально-геометрической аналогией и представим себе две соседние страны (две культуры), различающиеся простым, но важным свойством.
Математически легко соединить полусферу с плоскостью — что-то вроде шляпы-котелка. На плоскости сумма углов всякого треугольника равна 180 градусов, на сферической поверхности — всегда больше 180 градусов. Там, на плоскости простая евклидова геометрия, а тут, на (полу)сфере — неевклидова. Между ними четкая граница. И заграничные — «плоские» — законы нам, живущим на сфере, не указ, к нам они просто не имеют отношения. Пусть живут себе по своим законам, но в наш сферический монастырь со своим плоским уставом не лезут. Он здесь непригоден. На веки вечные.
Так может рассуждать математик.
Физик иначе посмотрит на такое соседство больших, естественных — пусть и социальных — систем. Он, пожалуй, усомнится, что четкая граница между двумя типами геометрии может иметь какой-то физически долговременный смысл, даже если эту границу охранять изо всех государственных сил. И будет стараться найти какие-то общие свойства разных геометрических областей, учитывать неизбежное их взаимодействие. И будет думать о том, каким образом сделать это взаимодействие не угрожающим мирному сосуществованию людей на этих разных геометриях.
Физик может предложить свободу выбора геометрии проживания — или право покинуть родную страну вместе и право в нее вернуться — как принцип установления добрососедства. Даже если он любит свою родную геометрию, не хочет ее покидать и лишь хотел бы сделать ее более пригодной для проживания. Он может надеяться, что свобода выбора геометрии проживания побудит законодателей государственной геометрии учитывать самочувствие тех, для кого эти законы устанавливаются.
Перейдем от геометрии к жизни. Право покинуть родную страну, провозглашенное в Декларации прав человека, Сахаров считал принципиально важным. Но оно вызывало наибольшие возражения у Солженицына, который считал, что на первом месте должна быть свободная жизнь в своей стране: «Где уродился, там и пригодился».
[461]
Сахаров исходил из того, что решение выехать из страны — это личное дело человека. Причины могут быть семейные, экономические, религиозные, или какие-то другие, но государство должно признать такое право своих граждан вместе с правом вернуться в свою страну, как это провозглашено во Всеобщей декларации прав человека ООН:
Это право — наряду с правом на свободу убеждений и информационного обмена, религиозной свободой, правом свободы слова и печати, правом образования ассоциаций, правом забастовок — имеет глубоко принципиальное значение, образует основу духовной и материальной свободы личности и одновременно делает общество открытым, демократическим, способствует международному доверию и безопасности. <> Те, кто монопольно владеет телами и душами людей в стране, не могут допустить, чтобы эти тела и души ускользали из-под их власти в результате свободной эмиграции. Это действительно могло бы потребовать демократических и социально-экономических изменений внутри страны.
