Говорили, как всегда, бессвязно обо всем, но все время возвращались к поэзии. Бахыт поведал мне смешную историю. Когда в советские времена у него дома гэбэшники проводили обыск, то один из них в поисках запрещенной литературы влез под диван, вылез оттуда весь в пыли и, чихая, сказал недовольно: «Что же вы дома не убираете?» В Монреале Бахыт живет в дешевой квартирке в многоэтажном доме с коридорной системой. Жизнь здесь, однако, в не очень богатой части города какая-то очень достойная и приятная.
Я попросил Бахыта почитать новые стихи. Он сказал, что прочтет всего одно стихотворение, посвященное его другу прозаику Петру Образцову. Как пояснил Бахыт, он много раз читал эти стихи и однажды решил спросить, знает ли кто-то из молодого поколения его слушателей значение слова «повторник». Оказалось, что никто не знает. Бахыт был вынужден объяснить. Повторник – это человек, который в сталинском ГУЛАГе сидел по политической статье и, когда кончался срок его заключения, автоматически получал следующий. Фактически это означало смерть в лагере.
Значит, и ты повторник. Твой воздух едок, как фтор,
и одинок, словно в Дрездене, в сорок третьем году, инженер-еврей.
Ключик к хорошей прозе едва ли не в том,
чтобы она была не меньше насыщена, чем хорей
или, допустим, дактиль. Сгущенная во сто крат,
жизнь не выносит пошлости. Вот тебе оборот:
с бодуна пробормочешь невесть почему: Сократ,
и вспоминаешь: цикута, бедность, старый урод.
Между тем он умел взмахнуть галерным веслом,
отведав брынзы и лука, рыгнуть, и на даль олимпийских гор
направлять свой лукавый взгляд под таким углом,
чтобы пот превращался в кровь, а слеза – в кагор.
Растворятся во времени бакелит, КВН, совнархоз, люминал.
Даже сотням и тысячам неисправимых строк —
шестерить муравьями в чистилище, где и нам
в лебеде и бурьяне, в беззвездных сумерках коротать свой срок.
А как примешь известно чего, как забудешь про все дела —
вдруг становится ясно, что вечный сон – это трын-трава.
Ключик к хорошей прозе, мой друг, – чтобы она плыла
от Стамбула под парусами, курсом на греческие острова.
После встречи с Наумом Коржавиным, Бахытом Кежеевым и другими русскими поэтам зарубежья, даже востребованным в сегодняшней России, остается странное чувство грусти и сочувствия к ним, которое не зависит от их успешности. Я много раз погружался в океане в подводном обитаемом аппарате, где запасы кислорода ограниченны – около тридцати шести часов, и на своей шкуре испытал, что такое недостаток воздуха. Что-то похожее происходит и с русским языком за рубежом. Живя в России, мы не задумываемся об этом, как не замечаем воздуха, которым дышим.
Себя не ощущаешь лишним,
Покуда дан тебе, незрим,
Язык, которым все мы дышим
И на котором говорим,
В краю, где никогда не сгинет
Знакомых слов водоворот.
Поэт, освоивший чужбину,
Живет как раз наоборот.
Поэт, освоивший чужбину,
Живет как раз наоборот.
Он как ныряльщик, что в глубины
Несет с собою кислород.
Над Потомаком или Роной
Он не вернет уже из книг
Московский мусорный соленый,
Чуть матом сдобренный язык.
Там, где далек и ненадежен
Курантов сумеречный бой,
Он говорить все время должен
С самим собой, с самим собой,
Чтоб думать, как и встарь, привычно,
На нем во сне и наяву.
В потоке слов иноязычных
Держаться трудно на плаву.
Как для куряки папироска,
Как пайка хлеба для зэка,
Непозволительная роскошь
Глоток родного языка.
Несколько раз мне довелось пересечь Канаду, как и США, с востока на запад. Я дышал чистым морозным воздухом заметенного снегами Виннипега, города, где появился знаменитый любимец детей всего мира медвежонок Винни Пух, названный Милном в честь этого города. Я любовался Скалистыми горами в Калгари, городе геологов, где в музее можно увидеть уникальное собрание скелетов древних ящеров. Я прогуливался по тихоокеанской набережной сказочного города Ванкувер, названного так по имени голландского капитана – первооткрывателя этих земель, и лакомился в рыбном порту свежайшими суши. Я проезжал в октябре через густые кленовые леса, пылающими багрянцем осени, и понял, почему на флаге этой страны изображен красный кленовый лист. Я побывал на живописном острове Виктория в океанологическом институте, где встречался с моими коллегами. И все это оставило впечатление устремленной вперед страны, у которой тоже наверняка немало своих проблем, но главное не в этом, а в том почти физическом чувстве доброжелательства и безопасности, которое ощущает каждый приехавший сюда.
Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо, —
Отчего же мне не спится?
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые…
Хоть похоже на Россию,
Только все же – не Россия.
Нам усталость шепчет: «Грейся», —
И любовь заводит шашни.
Дразнит нас снежок апрельский,
Манит нас уют домашний.
Мне снежок – как не весенний,
Дом чужой – не новоселье:
Хоть похоже на веселье,
Только все же – не веселье.
У тебя сегодня слякоть,
В лужах солнечные пятна.
Не спеши любовь оплакать,
Подожди меня обратно.
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые…
Хоть похоже на Россию,
Только все же – не Россия!
Кенгуру под дождем
Непогоду поутру переждем,
В буше мокнут кенгуру под дождем,
Не осталось от жары и следа,
Над Австралией стоят холода.
И не скачут, как вчера, кенгуру,
Застывая на холодном ветру,
А лежат они на мокрой траве,
Прислонившись голова к голове.
Я с ладони накормлю кенгуру,
Крупных зерен для него соберу,
Неслучаен он на гербе страны,
Что встает из океанской волны.
Потому что, как и этот народ,
Может двигаться он только вперед,
Не дрожа перед любой из преград,
Никогда не отступая назад.
Дует ветер с Антарктиды – беда,
Над Австралией стоят холода.
Нам не видеться с тобой, кенгуру,
Я на севере далеком умру,
В несвободе, холодах и снегу, —
Жить иначе я уже не смогу.
Вот и все мои на свете дела,
Ну, а ты еще дождешься тепла.
У каждого человека, а иногда и у целых народов, существует мечта о земле обетованной, где все можно начать с белого листа, а горечь обид и собственные ошибки оставить позади. Так, русские крепостные бежали на Дон, а Эрик Рыжий, как утверждает легенда, успев замочить кого-то у себя на Родине в Исландии, спасаясь от судебных преследований, пошел на ветхом суденышке на Запад и открыл Северо-Американский континент. Многие века воображение людей занимали образы Шамбалы и других мифических стран. Атлантида, не та Атлантида, которую я искал на вершине глубоководной горы Ампер, а Атлантида – изотерическая, до сих пор представляется многим образцом идеального человеческого общества. Австралия, пятый континент планеты, на сегодняшний день, пожалуй, единственное место на Земле, которое может стать таким белым листом.
