В 1973 году у Кимов родилась дочь Наташа. К этому времени Юлий был уже весьма популярным драматургом. Его пьесы шли по всей стране. Однако после ареста Петра Якира, как уже упоминалось, потерял работу и вынужден был, чтобы прокормить семью, писать к фильмам и спектаклям песни под псевдонимом «Ю. Михайлов».
Мы познакомились и подружились с Кимами примерно с середины 70-х в Пярну, где вместе проводили отпускное время. Там в этот период жил Давид Самойлов и летом собиралась большая и шумная компания, в которую входили, кроме наших двух семейств, семья Володи Лукина, однокашника Кима по МГПИ имени Ленина, Наташа и Егор Мирза, Марк Харитонов, ставший впоследствии известным писателем, лауреатом Букеровской премии и французской Премии за лучшую эссеистическую книгу года, и многие другие.
В 1985 году Ира тяжело заболела. Одна операция следовала за другой. В 1996 году у нее обнаружили рак. Курсы облучения положения не улучшили. В 1997 году сам Ким перенес тяжелейший инфаркт. Инфаркт был обширный, и не сразу удалось его купировать. В связи с болезнью Юлика, главного кормильца семьи, возникли серьезные финансовые проблемы. В то же время Ире необходима была срочная операция, делать которую московские хирурги не решались. Пытаясь спасти жену, Юлий Ким принял израильское гражданство и вывез ее осенью 1998 года в Израиль. Однако было уже поздно. Проведя полгода в больнице, Ира умерла в мае 99-го.
Была она на редкость талантливым и сердечным человеком. Сколько я ее помню, она все время кого-то опекала, кому-то помогала и никогда не жаловалась. В советские времена ей со своей одиозной фамилией не удавалось работать подолгу на одном месте, однако даже то недолгое время, когда она в 70-е годы работала под началом известного литературоведа и искусствоведа Ильи Зильберштейна и занималась архивами Блока и Белого в связи с подготовкой одного из томов «Литературного наследства», оказалось для нее плодотворным. Ей удалось разыскать, в частности, несколько неопубликованных стихотворений Блока. Главным же ее делом было активное участие в подготовке «самиздатовской» «Хроники текущих событий», а также в работе общественного Красного Креста и помощь семьям осужденных. Все, кому посчастливилось встречаться с ней в ее недолгой и полной испытаний жизни, не могли не почувствовать на себе незабываемого обаяния ее красоты и душевности.
Тогда, в ноябре 1996 года, обратно из Эйлата в Хайфу мы ехали вчетвером на автобусе долгим ночным рейсом. Автобус закладывал крутые виражи по горной дороге над Мертвым морем, и полная луна заглядывала в окна то слева, то справа. Бодрствующий Юлик неожиданно предложил мне послушать начало новой песни. Послушав его, я сказал, что мотив мне что-то напоминает. Это, впрочем, не помешало Юлику дописать песню, которую он с успехом показывал на всех наших концертах: «Дорогой длинною и ночью лунною с Эйлата в Хайфу через Тель-Авив».
Несмотря на растущую военную напряженность, дни, проведенные в Израиле, напомнили мне о чувстве собственного достоинства. Том чувстве, которое с детства тщательно вытравливалось во мне и моих сверстниках под пионерские барабаны и комсомольское хоровое пение, под победные марши сталинских парадов и пьяный мат глумящейся толпы. Нас не учили любить, учили только ненавидеть – классовых врагов, инородцев, абстракционистов, сионистов, уклонистов – всех, на кого в очередной раз направлен указующий перст. Жизнь моего поколения невозвратно потрачена в этом больном ненормальном обществе, пораженном паранойей всеобщей ненависти. Но я рад, что хотя бы в конце пути увидел мир, где, возможно, будут жить не ненавистью, а любовью.
Ах, Земля моя обретенная,
Полыхание синевы,
Левантийское море сонное
И сухие пучки травы.
Могендовиды, полумесяцы,
Христианства святой огонь.
На ладони она поместится,
Если взять ее на ладонь.
Ах, Земля, что была утрачена
И недавно возвращена,
За которую кровью плачено
И похоже, что не сполна.
Мне работать на ней и сеять бы,
Воротив молодую прыть,
Только мне, как и Моисею, здесь
Не придется уже пожить.
Та Земля, что вдоль моря тянется,
От которой отчалил Ной,
Навсегда мне чужой останется,
А для внуков моих родной.
Обреченного человечества
Прорастающее зерно,
Над которым пылает вечера
Неразбавленное вино.
С Израилем связано немало удивительных историй, которые пересекаются с трагической историей Холокоста и героической историей борьбы за эти святые для евреев места. Одна из них закончилась на вершине горы Кармель, за стенами монастыря кармелитов. Речь идет о героическом человеке – Освальде Руфайзене. Еврейский мальчик, который родился в Польше, вместе с родителями в 39-м году бежал от гитлеровцев в Белоруссию и в 41-м, будучи молодым человеком, прекрасно зная немецкий язык, когда Вермахт захватили городок Мир, пошел работать переводчиком в полицию, выдав себя за немца. Он не был похож на еврея. Работая в полиции, Руфайзен помогал партизанам и спасал евреев от уничтожения. В 42-м году году он вывел в безопасное место триста человек из гетто, после чего сам вынужден был бежать. Руфайзен укрылся за стенами католического монастыря, принял христианство и уже после войны переехав в Израиль, в течение многих десятилетий был монахом кармелитского ордена. Самое интересное, что, являясь национальным героем Израиля, Руфайзен несколько лет судился с правительством этой страны, для того чтобы получить израильское гражданство, поскольку по вероисповеданию был католиком. Его многолетняя дружба с кардиналом Каролем Юзефом Войтылой, который затем стал папой римским Иоанном Павлом II, привела к тому, что Ватикан официально признал государство Израиль.
На вершине горы Кармель в монастыре Стэллы Марии, построенном еще крестоносцами, я встретился с монахами, которые помнят Освальда Руфайзена. Они показали мне и съемочной группе фильма «Атланты держат небо…» его монашескую келью. Немало материалов о брате Даниэле, таково было монашеское имя Руфайзена, хранится в музее Холокоста в мемориальном комплексе Яд ва-Шем. Ему посвящен роман известной писательницы Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». Повествование, правда, несколько отличается от реальности: в книге Улицкой главный герой погибает в автомобильной катастрофе, на самом же деле Руфайзен умер своей смертью в 1998 году. «Такой святой человек не мог погибнуть насильственной смертью», – заявил старый кармелитский монах, показывавший нам его келью. Он рассказал, что при погребении Руфайзена над ним читали и христианские поминальные молитвы, и кадиш. А над гробом плакали не только евреи, но и десятки христиан-арабов. Похоронили Руфайзена на христианском участке огромного кладбища в нижней части Хайфы на берегу моря. Нам с трудом удалось отыскать его заброшенную могилу, неприбранный вид которой вызывает обиду и грусть.
Среди израильских земель
Цветные видит сны
Руфайзен Освальд Даниэль,
Герой былой войны.
Евреев спас немало он
Из выжженных галут,
Но внуки тех, кто им спасен,
К могиле не придут.
Заброшенной могилы вид
Моим глазам не мил.
Лежит еврейский кармелит
Среди чужих могил,
Меж желтой высохшей травой
Под светом синевы.
В далекой Польше он изгой,
И здесь изгой, увы.
В краю, где в этот час темно,
Среди заморских стран,
О нем снимается кино
И пишется роман.
А здесь под белою стеной
Закат пылает, мглист,
Лежит не признанный страной
Наивный сионист.
Среди ветхозаветных мест
Лежит он в тесноте,
И почему-то сорван крест
На каменной плите,
Где красно-белый, как ожог,
От Кракова вдали,
Отчизны маленький флажок
Валяется в пыли.
В Хайфе несколько лет назад мне довелось побеседоватьь с крупным израильским религиозным философом и писателем, русскоязычным раввином, магистром математической логики Еврейского университета в Иерусалиме Менахемом-Михаэлем Гитиком, который подарил мне свою книгу «Где же был Бог во время Катастрофы?» Катастрофой в Израиле называют Холокост, в огне которого погибло почти шесть миллионов евреев.
