Целый час, не жалея сил, он пытался не мытьем так катаньем вынуть из меня признание в любострастных действиях с женой французского посла. Я держался с мужеством обреченного. Собеседник мой измучил меня и изрядно измучился сам. Лоб у него взмок от возбуждения. Он снял пиджак и повесил его на спинку своего секретарского стула. «Ну, хорошо, – сказал он, – в конце концов, есть и другая сторона вопроса. Я ведь не только партийный секретарь, но еще и мужчина. Мне просто интересно знать – правда ли, что у французских женщин все не так, как у наших, а на порядок лучше? Да ты не сомневайся, я никому ничего не скажу!» Я уныло стоял на своем.
«Послушай, – потеряв терпение, закричал он, – мало того, что я просто мужчина, – я еще и армянин! Ты думаешь, если ты еврей, то ты мужчина? Армянин как мужчина – это еврей со знаком качества, понял? Ну какое же качество, если я не знаю, как устроены французские женщины? Да мне просто профессионально необходимо знать, правда ли, что во Франции женщины не такие, как наши табуретки, ну?» Я упорно молчал. «Хорошо, – сказал он (по мере того, как волнение его нарастало, в его голосе все явственнее проступал кавказский акцент), – никому не веришь, да? Партии родной не веришь, мне как мужчине не веришь. Хорошо, смотри, раз ты такой недоверчивый». С этими словами он протянул руку к телефонной трубке и снял ее с рычагов. «Видишь, я снял трубку с телефона, – в таком положении она уже ничего не записывает. Сознавайся!» Я так испугался, что замолк, кажется, навеки.
Поняв, что толку от меня не добиться, он снова надел пиджак, повязал галстук и, глядя мимо меня куда-то в пространство, называя меня почему-то в третьем лице и явно подражая интонациям великого вождя, произнес: «Неоткровенен Городницкий перед партией, скрывает факты. Уходи. Ничего я тебе не подпишу!» Расстроенный, вышел я из партбюро и побрел по коридору. В конце коридора он неожиданно догнал меня, нагнулся к моему уху и прошептал: «Молодец, я бы тоже не сознался!» И подписал характеристику.
История со злополучной песней на этом, однако, не закончилась. Мой приятель писатель и литературовед Юрий Карякин, в 1973 году побывав во Вьетнаме, услышал, как там ее поют наши подвыпившие монтажники. Песню, как оказалось, быстро перевели на английский. В 1974 году в Новой Зеландии, в Веллингтоне, к нам на борт сел новозеландский ученый профессор Киблуайт (его тут же прозвали на судне «Белый Кибель»). На первом же дружеском застолье он спел эту песню по-английски и очень удивился, что я автор.
Одноклассник и приятель Игоря Белоусова профессор физики Владимир Семенович Фридкин написал целый рассказ «Новые подробности о жене французского посла», к которому мы вернемся несколько позднее. Другой наш общий приятель, известный писатель и врач, к сожалению, несколько лет назад ушедший из жизни, Юлий Крелин, в свое время опубликовал в литературном еженедельнике «Алфавит» целую статью, где подробно обсуждается, как следует правильно петь: «Как нага высокая нога» или «Как нога высокая нага».
Лет десять назад мои коллеги по Институту океанологии принесли мне показать переводную американскую книжонку, автора которой я так и не запомнил. На протяжении всего повествования подробно живописуются любовные утехи героя и героини, которые в короткие промежутки отдыха ходят в гости. И вот в гостях ее бойфренд (его зовут Стив) неожиданно ее удивляет. Он садится к фортепиано и начинает играть и петь какую-то песню на неизвестном языке. На недоуменные вопросы он отвечает примерно следующее: «У меня был друг – русский летчик. Его сбили во Вьетнаме, и с тех пор он остался жить в свободном мире и много ездил по всему свету. В этой песне, которую он сам придумал, описана история его бурного романа с женой французского посла в Сенегале. У них был с ней такой секс, после которого все женщины стали ему безразличны». Так, спустя много лет, через американскую бульварную литературу, ко мне неожиданно вернулась моя старая песня.
Одноклассник Натана Эйдельмана, упомянутый выше Владимир Фридкин, будучи при этом весьма одаренным литератором, так же, как и его прославленный однокашник, много лет занимался Пушкиным и даже написал книжки «Ненайденный дневник Пушкина», «Дорога на Черную речку», «Из зарубежной пушкинианы». В отличие от Натана он был «выездным» и много раз выезжал с лекциями в разные европейские страны. Однажды он должен был в очередной раз поехать в Италию, в Рим, и Тоник попросил его снять на видео комнаты в особняке, принадлежавшем прежде подруге Пушкина Зинаиде Волконской. Оказалось, что в этом особняке сейчас располагается английское посольство и нужно специальное разрешение для съемки. Выяснилось, что жена у посла – русская, и Володя получил не только разрешение на съемку, но и приглашение на ужин. Ужинали втроем: английский посол с супругой и Володя. Посол, высокий и белокурый мужчина, настоящий лорд, по-русски не понимал, поэтому беседу поддерживала его жена. Из беседы выяснилось, что в Италии они недавно, а перед этим много лет жили в Сенегале, где ее супруг также возглавлял британскую дипломатическую миссию. «Что вы говорите! – воскликнул Фридкин. – А у меня есть приятель, который написал песню о Сенегале!» «Ну-ка, спойте», – попросила жена посла. И Володя Фридкин, который поет еще хуже меня, прямо за посольским столом спел им эту песню (видимо, они ему там не только чай наливали). Жена посла перевела своему супругу песню на английский, и величественный и молчаливый до этого английский лорд начал вдруг что-то быстро и взволнованно говорить своей жене. «Мой муж очень интересуется, – перевела она, – в каком году ваш приятель был в Сенегале». Услышав ответ, она сказала: «Ну, конечно, это, видимо, Женевьева Легран. Правда, ей тогда было уже за сорок, но она была еще очень хороша». Этот рассказ Володя Фридкин опубликовал в 99-м году в своей книге «Дорога на Черную речку» под названием «Жена английского посла».
Песня эта тоже послужила предметом многочисленных пародий. Первая из них, написанная на мотив другой моей песни «Атлантида», появилась в том же рейсе и принадлежит «безымянному автору» (подозреваю Клару):
Атлантических волн паутина,
И страницы несчитаных лент.
Кто мне скажет, что я не мужчина,
Кто мне скажет, что я импотент?
Протянув умоляюще руки,
Отдавались мне тут же без слов
Бабы с судна, и бабы с науки,
И жена одного из послов.
Известный московский автор Владимир Туриянский также прошелся по мне пародией:
В баобабах мало древесины,
Много дыма, минимум тепла.
Мне милей родимые осины,
Чем жена французского посла.
Где-то в конце 80-х мне довелось возвращаться с лыж из Подмосковья на электричке, набитой студентами-лыжниками, бодро распевавшими разные песни. Спели они в числе прочих и «Жену французского посла», но в довольно странной редакции. То ли они рифму мою не поняли, то ли молодежь у нас пошла такая, но последний куплет песни они поют так:
Дорогие братья и сестрицы,
Что такое сделалось со мной?
Все мне сон один и тот же снится,
Широкоэкранный и цветной.
И в жару, и в стужу, и в ненастье,
Все сжигает он меня дотла.
В нем постель распахнутая, Настя,
И жена французского посла.
В 2005 году на моем авторском вечере в театре «Школа современной пьесы» на Трубной площади в Москве, в конце первого отделения на сцену неожиданно поднялся чернокожий красавец, держа в руках огромный тамтам, и на хорошем русском языке произнес: «По поручению Его Превосходительства, Чрезвычайного и Полномочного Посла Республики Сенегал в России я имею честь вручить господину Городницкому этот тамтам в знак уважения за то, что в России впервые за всю ее историю написана песню о Сенегале».
