Я вышла из ванной и поспешила на кухню.
– Вы скучали по семье, но чего еще вам больше всего не хватало? – долетел до меня голос Петры.
– Шницеля и шнапса, – ответил незнакомец, и Барбара Петри рассмеялась.
Я оставила этого хитреца с ней наедине минут на пять, не больше, но он уже умудрился запудрить ей мозги.
Они как будто вели непринужденную беседу за чашечкой кофе. Меня захлестнула новая волна раздражения.
– Хотелось бы задать этому человеку несколько вопросов, – с ходу заявила я.
Вертикальная морщина прорезала лоб Барбары Петри. Она перевела вопросительный взгляд на мнимого Филиппа. Тот медлил.
– Думаю, это не такая уж плохая идея, – бросил он, и от его наигранного тона, якобы исполненного понимания, мне сделалось совсем тошно. – Может, Заре полегчает, если я отвечу на некоторые вопросы.
Он провел рукой по лицу:
– Я только смертельно устал. Вся эта нервотрепка, долгий перелет, джетлаг…
Он выжимал слова по каплям.
– Вы не обязаны этого делать, – сказала Петри с сочувствием. – Ваше желание сперва отдохнуть совершенно оправданно и законно. После всего, что вы пережили.
Упрека в ее голосе не услышал бы только глухой, и я очень хорошо поняла – относился он ко мне. Надо ее убедить, но я опять начала нервничать. Если этот человек знает об Иоганне, значит, он и о Филиппе осведомлен – и обо мне?
– Все в порядке. Это поможет делу – вот что главное.
– Ну хорошо, – согласилась Петри.
Самозванец смотрел на меня вызывающе. Я сделала большой глоток кофе, но, как ни тяни время, стратегию на ходу не разработать. И тогда я стала задавать прямые вопросы.
– День рождения Филиппа?
– Я родился 27 января, – выпалил незнакомец как из пистолета и самодовольно добавил: – В один день с Моцартом.
Ну, это элементарно. Узнать такое очень просто, только набери в Гугле. Но это еще только разминка.
– Когда родился Лео? – продолжила я допрос.
Негодяй улыбнулся, но и на этот вопрос ответил высокомерно.
– Мне все еще не верится, что его следующий день рождения мы отпразднуем вместе, – добавил он. – Я думал об этом каждый год, когда…
– Когда мы с Филиппом поженились? – перебила я, не позволяя самозванцу говорить о моем сыне.
Он посмотрел на меня как будто в замешательстве, но в конце концов ответил:
– В начале лета.
– Я хочу услышать число, – настаивала я.
– Господи.
Он испугался по-настоящему. Растерянно смотрел то на чиновницу, то на меня.
– Господи, я больше не знаю. Я… нет, знаю, но только не могу вспомнить. Я…
– Что было на мне в день свадьбы? – продолжила я, даже не думая ослаблять хватку.
Он плавал, и это хорошо.
– Где была свадьба?
– Я… – Он запнулся, опустил голову и нервно провел рукой по волосам. – Проклятие, я слишком устал.
– Какие песни звучали? – спросила я.
Незнакомец молчал.
«High and Dry» «Radiohead», думала я. Сначала имитатор Элвиса пел «Love Me Tender», а потом бэнд играл «High and Dry». Воспоминание окутало меня своей тенью, сдавило горло, но распускать нюни было непозволительно, не сейчас, не сейчас.
Барбара Петри вздохнула. Кажется, она начинала понимать бессмысленность всей затеи.
– Я думаю, достаточно, – заявила она.
– Нет! – крикнула я.
Петри встала, давая понять, что вся эта история ей порядком наскучила.
– Госпожа Петерсен, у меня такое чувство, что вас не переубедить, на сколько бы вопросов ваш муж ни ответил, – заявила она.
– Это не мой муж, – ответила я и тоже поднялась.
Тон мой и впрямь был слишком непримиримый, я сама это чувствовала, но у меня не оставалось выбора.
– Помогите! – попросила я.
Петри как будто задумалась. Потом едва заметно кивнула.
– Господин Петерсен, – наконец-то обратилась она к самозванцу, тот тоже теперь стоял. – Предлагаю вам для начала поехать со мной. До выяснения обстоятельств дела мы разместим вас в гостинице, а потом вы сможете…
– Нет, – возразил тот.
Петри удивленно подняла брови.
– Этот дом является фамильной собственностью уже на протяжении нескольких поколений, – заявил мнимый Филипп. – Сегодня я в первый раз за семь лет переступил его порог. И больше никуда не пойду и ни в какой гостинице спать не собираюсь.
Барбара Петри несколько секунд взвешивала услышанное, потом кивнула.
– Госпожа Петерсен, – в конце концов обратилась она ко мне, и в ее тоне зазвучали извиняющиеся нотки. – Не могли бы вы провести эту ночь в другом месте?
Я недоуменно на нее уставилась. Растерянности моей не было предела. Она вообще в своем уме? Неужели и впрямь считает, что я так запросто уйду из дома, а этот чужой человек останется?
– Нет, – отрезала я.
Гостья подавила очередной зевок и подвела черту:
– С учетом всех обстоятельств не думаю, что это хорошая идея, если оба вы останетесь здесь.
– Тогда уведите отсюда этого человека! – сказала я.
– Прошу вас, прислушайтесь к голосу разума, – начала Барбара Петри, но я не знала, обращены ли ее слова ко мне, к самозванцу или же к нам обоим, и потому отключилась.
Настало время выложить джокер.
– Я хочу увидеть родимое пятно, – заявила я.
Петри повернулась ко мне:
– Какое еще родимое пятно?
– У моего мужа на груди было родимое пятно, очень необычное и заметное, – разъяснила я.
Теперь-то он попался.
Кажется, Барбара Петри не совсем понимала, как лучше всего повести себя в этой ситуации.
– Даже не знаю, – обратилась она к незнакомцу. – Не могли бы вы…
– Пожалуй, с меня хватит, это зашло уже слишком далеко, – накинулся на нее тот. – Прикажете еще теперь и перед вами раздеваться?
Его глаза метнули черные искры.
– Пардон, – сказала Петри. – Не хотела задеть вас за живое. Я подумала, так, наверное, проще всего доказать вашей жене…
– Сегодня я впервые за семь лет ступил на немецкую землю, – перебил ее самозванец. – Я уже сорок восемь часов на ногах. Устал как собака.
Он почти сорвался на крик, лицо побагровело.
– И надеюсь, дамы поймут, что сейчас мне не до стриптиза.
Барбара Петри побледнела. В первый раз ей стало не по себе. Она забормотала невнятные извинения.
