Он планирует пробыть там пять дней.
Филипп часто летал в Колумбию по делам.
Обычные, рутинные поездки.
Мы прощаемся на пороге дома.
Он обещает каждый день посылать весточку, как делал это всегда.
Примерно через сутки от Филиппа приходит смс-сообщение, из которого следует, что он приземлился, и все в порядке.
С тех пор я больше не получала от него никаких известий.
Филипп отправился один – как сказал сотрудник, сопровождавший его в Колумбию, тот самый, кто видел его последним – на переговоры с потенциальным инвестором.
В лобби отеля-люкс в Боготе, где была назначена встреча, он так никогда и не появился.
Его след теряется между отелем, где он жил, и отелем, где жил его деловой партнер.
Ничто не наводило на мысль о похищении, хотя похищение нельзя исключать, когда речь идет о таких состоятельных людях, как Филипп.
Никакого письменного заявления, никого, кто признавался бы в совершенном преступлении.
Никто никогда не требовал выкупа.
Не было ни единой наводки. Ничего.
А потом, семь лет спустя, почти день в день, появляется некий человек и утверждает, что он Филипп. И мне преподносят – если рассуждать трезво – всю эту совершенно неслыханную чушь. Дескать, Филипп был якобы похищен в Колумбии. Содержался в лагере для военнопленных – и подобные случаи, увы, нередки, – таким способом местная герилья пытается собрать деньги на свои политические цели. Судя по всему, при первой попытке затребовать выкуп что-то пошло не так, а на новую попытку похитители не отважились. Почему – точно никто не знает, но если обратиться к конфиденциальным источникам или копнуть еще где-то, то обязательно выяснится. И, тем не менее, с пленниками не расправились, похитители просто выжидали. Все эти долгие годы. А потом, по прошествии семи лет, их вдруг освобождают и при этом выясняется, что один из почти дюжины заложников, находившихся в лагере, есть не кто иной, как Филипп Петерсен?
Я оглядела комнату, нашла сумочку, открыла и стала судорожно копаться, ища мобильник. Иоганн, думала я. Черт побери, его надо найти наконец, – и во что бы то ни стало. У него есть влияние, Иоганн поможет разоблачить обманщика и избавить меня от него. Иоганна никто не осмелится назвать выжившим из ума. Я сняла блокировку кнопок и, посмотрев на дисплей, пришла в ужас. Тридцать восемь звонков. Один от Мириам и тридцать семь от абонента с засекреченным номером. Нахмурив лоб, я уже собралась проверить, нет ли сообщений на автоответчике, как вдруг мобильник в моей руке затрезвонил. Сейчас полночь. Этого номера почти никто не знал.
Я нажала кнопку приема.
– Алло?
Тишина. Но я чувствовала: там кто-то есть. Я выжидала. Я ощущала его дыхание. Потом трубку положили.
Я бросила мобильник на кровать, как будто тот мог укусить. Что все это значит? Закрыла на секунду глаза. Снова заставила себя взять телефон и набрать Иоганна. Долго ждала, прислушиваясь к тому, как колотится в груди исполненное надежды сердце, – увы, мне опять не повезло. Я разъединилась. Набрала номер автоответчика – ничего. Решила заодно проверить почту, – с этим я всегда тянула – открыла входящие письма. Рассылку, рекламу, мейл от директора школы с информацией о новом учебном годе и письмо от Мирко. «Без темы» зависло оно в папке и с упреком на меня смотрело. Я вышла из программы. Проверила смс-сообщения и нашла три непрочитанных сообщения от Мириам.
В ту же секунду пульс учащенно забился, надеюсь, с Лео ничего не случилось. Я открыла первое сообщение, отправленное в 20:30.
Дорогая, ничего страшного, но прошу тебя, перезвони! Мири.
Убрала сообщение, открыла следующее.
Зара, никак не дозвонюсь до тебя, иду укладывать малышку. Хотела сама тебе сказать. Есть кое-что, тебе непременно надо это увидеть. Посылаю ссылку. Загляни в комментарии. Они везде. Почти во всех статьях. Везде, где речь идет о Филиппе. Это только один пример. Мири.
Совершенно ничего не понимая, я избавилась и от этого сообщения, открыла последнее. Там только ссылка и подпись: Мне очень жаль. Надеюсь, ты в порядке. Поговорим об этом завтра. Можно наверняка что-нибудь придумать. Мири.
Первый порыв: отложить телефон и выбросить всю эту чушь из головы. На что бы там Мириам ни наткнулась, мои проблемы уж точно посерьезнее. Но любопытство все же пересилило, я открыла ссылку. Пока на маленьком дисплее смартфона загружалась фотография, я поняла, куда все клонится, и вздрогнула. Самозванец. На губах – улыбка. На руках – Лео. Тут же рядом я, на лице – полное безразличие. Это было вчера, в аэропорту. Нет, позавчера.
«Долгожданное возвращение сына города» – гласил заголовок над фото. Я почувствовала, как засосало под ложечкой, и для своего же блага решила не читать статью. По настоянию Мириам прокрутила дальше до комментариев. Прочла несколько из них и поначалу не усмотрела ничего необычного. Но потом как гром среди ясного неба. Я оцепенело глядела в дисплей. Удар застал меня врасплох. Открытая клевета в Сети. Меня оскорбляли самими последними словами. Называли оппортунистической шлюхой, которая выскочила за Филиппа Петерсена только из-за денег, сделала ему ребенка, а в его отсутствие крутила шашни со всем Гамбургом.
Я совершенно растерялась. Какая редакция допускает подобное? А вдруг самозванец имел в виду именно это, когда говорил, что я все потеряю, если не буду держать язык за зубами? А вдруг это только начало? Вдруг я теперь и вправду все потеряю?
Если верить тому, что пишет Мириам – а какой резон ей обманывать? – то подобного рода комментариями напичканы все электронные версии ежедневных газет. Все форумы и все статьи, где обсуждается возвращение Филиппа Петерсена. Это не злая промашка, не единичный случай, а самая настоящая кампания. Меня намереваются смешать с грязью, запятнать мою репутацию.
Мысли мои обратились к человеку, находившемуся где-то здесь, в этом огромном доме. Спокойно, Зара, сказала я сама себе вполголоса. Все эти грязные нападки в Сети. Может, это его рук дело? Есть ли в том хоть какой-нибудь смысл? Вспомни о звонках, о дыхании. Нет, определенно это не он, это решительно исключено. Правда, звонки начались с появления незнакомца. Никак не получалось все это увязать.
Вот уже несколько дней я тщетно пыталась дозвониться до Иоганна и почти впала в отчаяние. В то же время мне постоянно названивал анонимный абонент. И звонки эти наверняка имели связь с происходившими событиями! Но с каким умыслом они совершались? Может, меня хотели запугать? Или наоборот? Предостеречь? Но тогда почему звонивший молчал? Боялся, что я узнаю его голос?
Или ее?
Снова вспомнились комментарии. Накатила волна запоздалого гнева. А что если Лео обо всем узнает? Или соседи? Коллеги? Ученики?
Я схватила вазу, стоявшую на ночном столике, и запустила в стену, та раскололась на большие куски, и я испытала удовлетворение. Ударила ногой по платяному шкафу и почувствовала острую боль. Принялась швырять все, до чего только могла достать: книги, подушки, карандаши. Разбила вдребезги ночник. Я исступленно кричала, извергая накопившийся гнев. Потом села на кровать, этакий сгусток негодования, головной боли и смятенности. И тут наконец-то хлынули слезы.
