– Я разрядил пистолет, – сказал он.
Я не поверила своим ушам.
– Но это потрясающе, – наконец добавил он. – Совершенно потрясающе: ты просто взяла и выстрелила.
Он на секунду замолчал, как будто снова прокручивал в воображении всю сцену.
– И не один раз, а два.
Я не знала, что ответить.
Во взгляде незнакомца читалось презрение, невеселая улыбка на его губах походила на линию, проведенную остро заточенным карандашом.
– А знаешь, как это называется?
Я словно в забытьи покачала головой.
– Инстинкт убийцы, – констатировал он, и его слова прозвучали почти уважительно. – Такому нельзя научиться.
Я просто окаменела.
Он злорадно рассмеялся, увидев выражение моего лица.
– Не знаю, что вы обо мне вообразили, но вы заблуждаетесь! – пронзительно взвизгнул незнакомец, и прошло несколько секунд, прежде чем я сообразила – меня передразнивают. – Я обычная мать! Учу детей! Я и мухи не обижу!
От отвращения взгляд его сделался мрачным. Но в то же время удивительно спокойным.
Я потеряла дар речи.
Удар пришелся в самую точку.
Да, я запаниковала.
Но я выстрелила. Выстрелила два раза. Ноги опять подвели, и я повалилась как подкошенная, да так и осталась сидеть на голом полу, последние силы меня покинули.
– Инстинкт убийцы, – повторил человек. – Наконец-то она его показала. Свое истинное лицо. Лицо Зары Петерсен. Женщины, которая действует с расчетом…
Я опять почувствовала, что задыхаюсь.
– Муженек твой, похоже, был тряпка, – продолжил он. – Зато ты – нет. – Он посмотрел на меня сверху вниз. – Нет, ты не такая. – Глаза незнакомца утратили все человеческое. – Ты сделана из другого материала.
– Вы ошибаетесь, – жалобно простонала я.
Он покачал головой, циничная улыбка осветила его лицо.
– Неужели это правда, Зара? Неужели тебе охота продолжать в том же духе?
– Что вам от меня нужно? – закричала я, хотя, может, мне только казалось, что я кричала – слова, слетевшие с моих губ, напоминали скорее жалостливый и бессильный лепет.
– Ты невнимательна, – сказал он. – Мне нужна правда.
– Какая правда? Правда – это о чем?
– Правда о Филиппе и тебе, – медленно отчеканил он, словно говорил с капризным ребенком.
– Истина одной ночи, этой ночи, – сказала я.
Ночи. Господи.
Он не отвечал.
– Где мой муж? Что вы с ним сделали? – спросила я и попробовала сесть, но руки и ноги не слушались. – Где Филипп?
– Ты знаешь.
– Нет!
Что тут происходит?
– Ты знаешь. Говори.
Сил моих больше нет.
– Я не знаю! – всхлипнула я.
– Ты знаешь. Говори.
– Нет!
– Говори! Где Филипп? Ты знаешь! Говори!
Неожиданно наступила гробовая тишина.
Ничего.
Только мое дыхание.
И его.
Скрип половиц.
– Вы его убили! – прошептала я.
Тело мое сделалось почти невесомым.
Во взгляде незнакомца читалась невозмутимость.
– Это ты убила его, – сказал он.
– Почему вы так со мной поступаете? – пролепетала я.
– Ты знаешь, почему.
– Из-за того, что было, – прохрипела я. – Из-за того, что мы тогда сделали.
Он медленно наклонился ко мне. Я почувствовала, как скрутило желудок.
– Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала.
Перед моими глазами замерцали вспышки света.
– Что ты сделала?
Бездна разверзлась.
– Что ты сделала? Отвечай!
Я не могла.
– Скажи правду! – взревел он.
Я открыла рот.
Я не могла.
Я потеряла сознание.
Незнакомец
Теперь осторожно, предельно осторожно.
Я стал медленно приближаться, в первую секунду даже подумал, что обморок ее только притворный. Эта женщина не желторотый цыпленок. Эта женщина только что в меня стреляла. In cold blood. Хладнокровно.
Но она действительно без сознания. Нащупываю пульс, женщина неподвижна. Прикидываю, как поступить. Нельзя допустить новой атаки, но и улизнуть она не должна.
Я распахнул дверь, ведущую в сад. Почувствовал, как хлынул на меня поток ночного воздуха.
Возвратился на кухню, подхватил по-прежнему бесчувственную женщину под мышки и поволок в сад.
Когда мы добрались до террасы, она издала жалобный стон. Как запуганное дитя, подумал я, и испытал чуть ли не жалость, но потом взял себя в руки. Филипп Петерсен поплатился за свои грехи. Так почему его жена должна оставаться безнаказанной?
41
Когда я снова пришла в себя, то в течение нескольких секунд никак не могла сообразить, где я и что случилось. Вокруг темно, хоть глаз выколи. Первое, что донеслось до моего слуха, были звуки, очень близкие и жуткие. Визг, фырканье, низкое и какое-то архаичное, примерно таким представляется детям голос дьявола. Сделав над собой невероятное усилие, я открыла глаза. Различила какое-то движение и попробовала сосредоточиться на нем. Фырканье смолкло, наступила тишина. Сознание мое судорожно цеплялось за кромку реальности, выбивало искры, как будто от прикосновения металла к металлу, тускнело, но я изо всех сил старалась снова выкарабкаться на поверхность. Усердно моргала, пока не прозрела. Потолок изменился, теперь он не светлый, но темный, и к тому же пребывает в движении – нет, чушь. Все совсем по-другому: надо мной натянута черная ткань, испещренная маленькими дырочками, через которые просачивается свет – нет, ерунда. Никакой это не платок, это ночное небо. Я лежала под открытым небом.
Снова раздались звуки, еще более яростные и агрессивные, но я не понимала, откуда они. Имеют ли они какое-то ко мне отношение? Где я? Почему мне так дурно, почему все кружится? Я пьяна? Больна? Пошевелилась. Вон Большая Медведица, однажды Филипп научил меня, как ее распознать, куда я иду и ради чего? Я прищурилась, жгучая боль в плече окончательно вывела меня из забытья, и я поняла. Я не иду. Меня волочат по траве, ухватив под мышками. Я ранена? Это санитар? Куда он меня тащит?
И тут я все вспомнила.
Меня волочит этот человек. Платье от росы намокло, я слышу, как человек надо мной кашляет, и это единственный живой звук на всю округу. Я зажмурила глаза, попробовала пошевелить руками и ногами, но тело не слушалось. Может, мне впрыснули какую-то дурь? Нет. Я чувствовала все члены, могла двигать руками-ногами, я лишь ненадолго потеряла сознание. Что он затеял? Куда меня тащит?
