«Прошу тебя, не звони, – послышался голос Филиппа, и я обернулась. – Он мертв. Этого ты не можешь изменить».
Молча я вышла из комнаты, положила Лео в его кроватку. Почувствовала, что Филипп, последовав за мной, стоит теперь позади. Почувствовала его руку на спине, между лопатками. Ох, как же хотелось ее оттолкнуть. Это что, жест мне в утешение? Если бы он меня не отвлекал, так ничего бы и не случилось.
«Все домик этот проклятый, – заговорила я. – Вот уж дурацкая идея. С самого начала у меня было недоброе предчувствие из-за того, что мы оставили Лео».
«Ага, это я, значит, во всем виноват? – вспылил Филипп. – Я тебя не заставлял напиваться под завязку».
«И все-таки я была трезвее, чем ты! – закричала я. – Иначе я ни за что не села бы за руль».
«Однако именно ты села за руль! И я подумал, естественно, что ты способна вести машину!»
«Так оно и было! Но никто на свете не может следить за дорогой, если рядом сидит другой и поливает его грязью! И как это типично, что ты пытаешься спихнуть всю вину на меня. Какая же ты тряпка, в конце-то концов!»
Ну, и так далее. Лео плакал, мы ругались. До самого рассвета.
А наутро продолжили. И Филипп повторил то, что сказал еще в машине, мол, мама его была права, я его не люблю и никогда не любила. В ответ я сообщила, что он не ошибся, если я и любила его когда-то, так это давным-давно прошло, и лучше уж сразу умереть, чем любоваться на него и дальше. Каких только гадостей не наговорили мы друг другу, но одного мы не сделали: не обратились в полицию.
С той самой ночи все пошло по-другому. Все предметы вокруг меня как будто ожили, стали плести заговоры за моей спиной, чтобы усложнить мою жизнь и наказать меня – избежавшую справедливого наказания, каждую секунду напоминать о том, что я совершила, и о том, что отныне я нахожусь во враждебном окружении. Ящики выскакивали из стола прямо мне на ноги, корни вырастали из-под земли, чтобы я споткнулась, каштаны падали с деревьев непосредственно мне на голову.
В ванной поскользнулась на крошечной лужице геля для душа, нарочно собравшейся на дне, чтобы я свернула себе шею. Бритвой порезала икру, потом пребольно ударила большой палец ноги о край душевой кабины, которая почему-то стала шире на несколько сантиметров, чем раньше. В общем, я все-таки выбралась живая из ванной комнаты и, на грани слез, все так и видя перед глазами безжизненный куль, встретила в коридоре Филиппа, и тот спросил меня, что случилось, а я ответила: ничего.
Потом мы – ради Лео, как говорили мы оба – помирились, и нам обоим стало ясно, что по прошествии столь долгого времени с той роковой ночи мы уже не позвоним в полицию, мы попросту уже не можем позвонить в полицию, и я заявила Филиппу, что не желаю больше говорить о случившемся. Он возражал, считая необходимым возвращаться к этой теме как можно чаще, ибо по-иному вести себя было бы ненормально, и вообще, дескать, он устал от моей жесткости, от молчаливости, он уже не раз задавался вопросом, на ком он женат – на женщине или на устрице в ракушке.
– Так мужчины себя ведут, – добавил он как будто бы в шутку, но я не доставила ему удовольствия – не рассмеялась. Я настаивала на том, чтобы ни слова больше мы не произнесли об этой проклятой ночи, об этом треклятом лесе, об отвратительном стуке, о глухом ударе, и Филипп сдался. Я молчала, и он молчал вместе со мной.
Несколько недель подряд, пока не наступил тот самый вечер. Когда Филипп вошел в кухню, я как раз собиралась кормить Лео.
– Знаю, знаю, что мы договорились об этом не вспоминать, но… – начал он, между прочим, со мной даже не поздоровавшись.
Я вздрогнула, бросила на него исполненный злости взгляд.
Встала и с Лео на руках пошла вон из кухни:
– Больше не желаю об этом ничего слышать.
– Остановись хоть на секунду!
Но я не остановилась. Не хочу, не могу, я просто его не выношу!
Еще дважды он попытался завести этот разговор, уж не знаю, зачем. Как он утверждал, не вспоминать об этом – ненормально. Как я считала – чтобы меня помучить. Так или иначе, но я его не слушала.
Он пришел в ярость. Ну и пусть, мне все равно.
Вскоре он сообщил, что на несколько дней улетает в Южную Америку, вот уж я обрадовалась.
…Внезапно я вернулась к реальности: Филипп притормозил, поехал со скоростью пешехода, затем остановился. Мы находились на уединенной дороге посреди леса. Куда ни глянь – никого, мы совершенно одни. Я повернула голову – а рядом со мной чужак! Адреналин ударил мне в кровь, мне мигом стало ясно, что я совершила смертельную ошибку! Никто не знает, что я нахожусь здесь. Никто меня не найдет. У меня нет оружия. Ни пистолета, ни ножа, ни баллончика с перцем, могущих меня спасти. Чужак повернул голову. Филипп посмотрел на меня. Прочитал ужас на моем лице.
– С тобой все в порядке?
Я вдохнула и выдохнула. Мне понадобится еще много времени, чтобы соединить того человека, который наводил на меня страх и ужас в последние дни, и моего мужа. Мне понадобится еще много времени, чтобы привыкнуть к тому, что он вернулся.
Я осмотрелась.
Да, именно здесь это произошло, подумала я.
Почему он поступает так жестоко, зачем он привез меня сюда?
Неужели он снова и снова будет заставлять меня каяться?
Филипп вылез из машины. Я последовала за ним. Эхо захлопнутых дверей отдавалось у меня в голове пистолетными выстрелами. Желудок свело. Луна освещала лесную опушку бледным светом, но ему не удавалось выхватить из темноты размытые силуэты. Лес тихонько шумел. Филипп направился прямо по лесной тропе, и уже через несколько метров тьма поглотила его. Я заторопилась вслед за ним.
Вдруг рядом послышался шорох и хруст, я вздрогнула, повернула голову вправо и чуть не завопила, увидев два больших и блестящих глаза, уставившихся на меня из-за деревьев. Я замерла на месте, точно как косуля, которая стояла там на тонких своих ногах и печально на меня смотрела, а потом исчезла где-то в подлеске. Шум деревьев, крики сов, шуршание каких-то птах в траве – как все зловеще, темно, близко. Кровь стучала у меня в ушах, окрашивая ночной лес темно-красным цветом, деревья словно нашептывали что-то свое, и мне приходилось сдерживаться, чтобы не зажать уши ладонями, как делают испуганные дети. Я едва не натолкнулась на Филиппа, который неожиданно остановился.
– Вот здесь это было, – произнес он. – Лесная тропа. Мы думали, он вышел отсюда – человек, которого ты сбила. Ты помнишь?
В знак согласия я кивнула. Так оно и было.
– Ты зачем привез меня сюда?
– Здесь все началось, – объяснил он. – Здесь мы потеряли друг друга.
Я опять кивнула, хотя не была уверена, что оно так. Я часто задавала себе вопрос, когда начались все наши проблемы. После свадьбы или еще до нее? Когда мы въехали в этот слишком большой и слишком дорогой дом, который я по правде никогда не любила, или раньше? После первого выкидыша? После второго? Из-за язвительной Констанции? Вместе с рождением Лео? Намного позже? Значительно раньше? Или действительно здесь? Ответа я не знала.
