Но Пере Серральяк ничего этого не знал, а посему не мог сказать своему сыну Жауме сих назидательных слов.
– А что такое?
При чахлом свете спички Тарга продемонстрировал красный металлический колокольчик, который Жоан Эспландиу всегда носил на рубашке с того самого дня, когда ему его подарила одна девушка из Торены с густым голосом и такими глазами, что от одного их взгляда можно было умереть; хорошо, можешь ухаживать за мной сказала она тогда. Ты его обронил в одной из хижин Паланки, сказал Тарга; а это значит, что ты один из этих разбойников в масках и это из-за тебя Кареге дал мне под зад коленом; и это значит, что я прикончу тебя прямо тут, на месте, за то, что ты такой ублюдок и сукин сын. Лезвие ножа не сверкнуло в ночи, потому что луна стыдливо скрылась за тучами, но вонзилось по самую рукоятку в живот Жоана Эспландиу. Тарга не стал ждать конца третьего дня и той же ночью покинул Алтрон, бежав подальше от семьи, от родных пейзажей и от гула Памано, обосновавшись в свой двадцать один год в Барселоне, содрогавшейся от трупов, которыми покрывали улицы восставшие рабочие и их хозяева; ему не пришлось ни о чем жалеть, поскольку он тут же нашел работу. А Жоан Эспландиу, вопреки всем прогнозам, не умер от последствий коварного нападения; два месяца он отлеживался после странного ранения, якобы нанесенного рогами излишне воинственного барана, а когда пришел в себя, то прежде, чем отправиться в Торену женихаться с Глорией, съездил в Сорт и заказал скобяных дел мастеру новый красный колокольчик, чтобы Глория из дома Вентура не думала, что он его потерял.
51
Как правило, три долгих часа, которые обычно длилась поездка в Барселону, не требовали от нее особых усилий. Но сегодня она бы предпочла совершить это путешествие по какому-нибудь другому поводу. Итак, королевский прием без короля, но зато с большой вероятностью встретить там эту шлюшку Мамен, не отлипающую от стакана с виски; наверняка бросится к ней с распростертыми объятиями, склонив голову набок и изображая на лице несказанную нежность: руки вытянуты вперед, виски рискованно плещется в стакане… И разумеется, она не скажет ах, Элизенда, как я страдала и как оплакивала эти четыре года, что мы не виделись; прошу прощения за то, что переспала с твоим Кике. Нет, Мамен Велес де Тена поведет себя так, как будто они встречались накануне. Надвинется на нее, как дорожный каток, запечатлеет два иудиных поцелуя у нее на щеках и скажет как замечательно, что у нас теперь король, не так ли, Эли?
Она уже месяц как знала об этом благодаря звонку Рикардо Тены, мужа Мамен Велес, который настолько же пребывал в неведении относительно своих рогов, сколь был осведомлен обо всем, что касалось режима, который давно дышал на ладан. Он только что умер, и мне очень грустно, поскольку он ведь прошел через всю мою жизнь, определив ее ход.
– Он умер, Элизенда, – сказал он ей.
– Кто?
– Каудильо. Мне очень грустно.
– А где Мамен?
– Не знаю, ее нет дома.
Ну конечно, трахается с любовниками своих подруг.
– Известие верное?
– Мне это известно из первых рук. Я был в клубе, и там… В общем, там были люди, у которых есть прямой выход на Пардо. Ты ничего не знала?
– Нет.
– Мне страшно думать о том, что может произойти.
Тебе должно быть страшно с такой женой, а не за страну, которая пребывает во власти сна.
– И что, ты думаешь, может произойти?
– Не знаю. Революция. Акты мести. Люди выйдут на улицу.
– Да нет, что ты. Успокойся.
– Как ты думаешь, может быть, стоит забрать деньги из банка?
– Давно следовало перевести их за границу. – Элизенда говорила невозмутимым тоном, полностью соответствующим теме беседы.
– Но у меня даже в мыслях ничего такого не было!
– Ты не знал, что Франко не вечен?
– Каудильо не вечен, но режима-то это не касается.
– А что слышно о короле?
– Это решение каудильо.
У Элизенды не было никакой уверенности в том, что со смертью диктатора жизнь его сторонников не изменится. Она ничего не знала наверняка. Скорее интуитивно, чем из холодного расчета, в последнее время она шаг за шагом, от услуги к услуге дистанцировалась от гражданских губернаторов и министров-фалангистов, сделав выбор в пользу министров из Опуса, с которыми постепенно связала себя узами дружбы на всю оставшуюся жизнь.
– Что-то, несомненно, изменится, Рикардо.
– Я знаю, у тебя есть связи и хорошие источники информации…
Что это люди себе вообразили, что я каждую неделю обедала с Франко?
– Да нет, нет у меня особых источников информации. Единственное, что я могу тебе сказать, так это что волноваться не следует, я уверена, что правительство держит ситуацию под контролем.
Положив трубку, сеньора Элизенда Вилабру услышала подозрительный звук. Хотя в конце ноября все окна были плотно закрыты, она совершенно отчетливо различила возмутительный, провокационный, непочтительный и внушающий тревогу звук, происхождение которого она безошибочно установила: такой звук издает пробка, вылетающая из бутылки шампанского. В доме Фелисо праздновали смерть Франко. У них тоже были свои источники информации.
Наутро следующего дня, пробежав глазами первую страницу газеты, лежавшей на стойке таверны Мареса, Жауме Серральяк сказал ну наконец-то Франко умер, пойду-ка напьюсь шампанского, боже мой. И посмотрел на дом Грават другими глазами. Потом отправился в мастерскую с бутылкой шампанского, которую купил у хозяина таверны, чтобы успеть выпить ее до того, как отец, уже несколько лет не заходивший в мастерскую, напомнит ему о его долге перед семейством Вентура. Он откупорил бутылку, порадовавшись звуку вылетевшей пробки, взял давно сделанный отцом и спрятанный в мастерской эскиз и начал вырезать памятное изображение, которого давно заслуживал Вентурета: крест наивысшей категории с исходящими от него лучами, а также голубя Манела Льюиса. Закончив, он позвал жену и дочь, показал им новое надгробие, и втроем они выпили за долгожданный конец чудовища и за новые дни под небом, которое отныне всегда будет голубым и чистым, даже если пойдет дождь.
Той ночью, после звонка Рикардо Тены, Элизенде Вилабру снилась месть семейств Фелисо, Вентура, Маури и пробки, вылетающие из бутылок шампанского, которые откупоривали те, кто вновь обрел надежду. И она с удивлением обнаружила, что поднимает тосты с незнакомыми людьми и совершенно естественным образом разделяет с ними радость. Будущее принадлежит будущему, говорила она себе во сне. Спустя месяц, когда ей намекнули, что не следует игнорировать прием в губернаторском дворце, небо над Тореной, тяготясь неопределенностью момента, исходило бесконечными слезами. Сьо положила почту на сервировочный столик и привезла его в столовую. Даже не пригубив чая, сеньора принялась вскрывать корреспонденцию с нетерпением, которое овладевало ею всякий раз, когда ей приходилось сталкиваться с чем-то неизбежным. Тринадцать писем из банков, два ожидаемых приглашения на торжественные мероприятия, открытка от Марсела из Стокгольма, город очень красивый, совещание завтра, похоже, наше предложение их заинтересовало, и какой-то странный конверт, который тут же насторожил ее. Обычного размера, сероватого цвета, со штемпелем Сорта и без адреса отправителя. Она было взяла его со столика, но потом положила обратно. Налила себе чаю и взяла нож для разрезания бумаги. Сложенный втрое лист бумаги внутри тоже был сероватым, в тон конверту. Печатные буквы, но написанные карандашом.
