21
Перед образом Святой Богородицы, в присутствии небольшого, но подчеркнуто избранного представительства властей и прочих добропорядочных господ (капитан-генерал Первого военного округа, удачно оказавшийся в это время в Сан-Себастьяне; три полковника, бывшие товарищи по оружию несчастного капитана Анселма Вилабру, и человек двадцать, о которых говорят или будут в недалеком будущем говорить в высших кругах Барселоны и Мадрида), в исторической и необыкновенно нарядной базилике Санта-Мария дель Коро берешь ли ты, Сантьяго Вилабру Кабестань (из рода Вилабру-Комельес и Кабестань Роуре), в жены Элизенду Вилабру и готов ли ты любить ее в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и в здравии?
– Да, святой отец.
– А ты, Элизенда Вилабру Рамис (дочь Вилабру из Торены и Пилар Рамис из Тирвии, той еще шлюхи, но лучше я промолчу из уважения к бедному Анселму), красавица (не будь я военным капелланом, я бы тебя прямо здесь и сейчас подверг допросу с пристрастием, ибо ты в свои двадцать два года умело дергаешь за ниточки всех эмигрантов в Сан-Себастьяне, которые спят и видят, когда Каталония наконец перейдет в руки франкистов, дабы возвратить все силой отнятое у них этим красным маразмом, и при этом, надо сказать, времени ты даром не теряла, нашла себе скандально богатого мужа, хотя, говорят, отец тебя тоже неплохо обеспечил; кстати, что там произошло с твоей матерью Пилар Рамис, я толком не знаю, но все об этом судачат). Так берешь ты в мужья (и для пожизненной синекуры) Сантьяго Вилабру Кабестаня (из рода Вилабру-Комельес и Кабестань Роуре) и готова ли любить его в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и в здравии, в супружеском безразличии и с рогами? Потому что хоть я и не мужеложец, но тоже не отказался бы сочетаться браком с этим Сантьяго, и пусть он вставляет мне в зад раз в месяц, я бы все стерпел за его богатства. Отвечай, дочь моя.
Сидя на скамье в двадцатом ряду, Бибиана, которой было даровано заранее знать финалы всех историй, с опасением смотрела в затылки Сантьяго и Элизенды и говорила про себя нет, девочка, скажи нет и беги отсюда.
– Да, святой отец.
– Именем Господа нашего объявляю вас мужем и женой, и что Бог сочетал, того человек да не разлучает, а лишь смерть одна. Да здравствует Франко. Вставай, Испания. Сан-Себастьян, двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот тридцать восьмого года, Третьего года Победы. Поставьте здесь свои подписи. Оба, да. И свидетели тоже. Не беспокойтесь, места всем хватит. А теперь прошу наградить новобрачных аплодисментами. Вот так, хорошо, бурные аплодисменты. Да здравствует Франко. И да здравствует испанская армия.
Это было хорошо обдуманное решение. Ее дорогой дядюшка Аугуст намекал ей, что судьбой ей предначертано познакомиться с владельцами известных европейских состояний, но она уже смирилась с тем, что война ломает все мечты и планы, и сделала выбор в пользу Сантьяго; он был приятным, хорошо воспитанным молодым человеком, всего на два года старше ее, правда слыл безалаберным, но зато был безнадежно влюблен в нее. Ну а кроме того, обладал несомненным достоинством в виде фамилии Вилабру. Но главное – напоминал ей ее брата Жозепа, вернее, тот образ, который она сохранила с того вечера в доме Грават, когда он заявил ей, что если все пойдет наперекосяк, то мы отправимся в Сан-Себастьян, но только через Францию, потому что я знаком с одним контрабандистом, который без проблем проведет нас тайными тропами, и она с одобрением выслушала его и сказала может быть, следует с ним переговорить. Кто это? Вентура, муж Вентуры. Нет никого, кто бы лучше, чем он, знал все окрестные горы и тропы, что ведут во Францию. Но они так и не успели это сделать, потому что лихой взвод из Тремпа, явившийся по доносу трех негодяев из деревни, совершил акт насилия: отцу – пуля в затылок, а бедному Жозепу – душ из бензина и спичка. Так вот, Сантьяго очень напоминал ей Жозепа, очень-очень. Ей даже казалось, что она выходит замуж за память о своем брате, а вовсе не за Сантьяго Вилабру Кабестаня (из рода Вилабру-Комельес и Кабестань Роуре).
Она поделилась с ним своими мыслями и чувствами и рассказала, что собирается сделать, когда они вернутся в Торену, на что он, притворно нахмурив лоб, сказал отлично, дорогая, но сейчас давай подумаем о нас, что означало пойдем в кровать, дабы скрепить, как подобает, таинство брака, я просто умираю от желания всеми своими силами скрепить таинство брака; однако после того, как они скрепили, как предписано в Священном Писании, таинство брака, Элизенда вновь настойчиво заговорила о своем, заявив я хочу, чтобы три человека из деревни заплатили мне за все. Сантьяго Вилабру почесал голову и сказал понимаешь, для меня все эти вещи… Послушай, знаешь что? Лучше нам обосноваться в Барселоне, там ты не будешь зацикливаться на всем этом, а в Торену будешь время от времени наведываться, на что она, скрестив руки на груди, ответила больше мы ничего скреплять не будем, пока ты не поклянешься мне, что мы поселимся в Торене, и он ответил как хочешь, дорогая.
– Так ты готов мстить за смерть моих отца и брата?
– Да, конечно. Покажи-ка мне еще раз свои грудки. Иди сюда, прелестница.
– Нет. Сначала поклянись.
Наконец они договорились: он познакомит ее с подходящим человеком, просто идеальным для таких дел. Этот человек сам родом из тех мест, знал местных жителей и обладал тем, чем нужно обладать, когда кто-то хочет… Ну ладно, давай, расстегни рубашку, ну же…
– Кто это?
– Один знакомый. Из дома Ройя, из Алтрона. Он мне оказывал кое-какие услуги… В общем, он умеет решать все проблемы.
– Где я могу с ним встретиться?
– Он сейчас в Бургосе. Ну, иди же сюда, мой восхитительный цветочек.
На второй день после бракосочетания, после четырехкратного скрепления таинства брака, Элизенда Вилабру Рамис (дочь Вилабру из Торены и Пилар Рамис из Тирвии, той еще шлюхи, но лучше я промолчу из уважения к бедному Анселму) в результате пятиминутной беседы и вручения толстого конверта получила особое разрешение и заказала такси, которое отвезло их с Бибианой в Бургос. К тому времени она уже начала примеривать к действительности энергичные наставления матери Венансии, ибо отчетливо осознала, что если не принять меры, то миром завладеют мерзавцы, преступники, убийцы, коммунисты, красные, анархисты, атеисты, масоны, евреи и оголтелые сепаратисты. Стало быть, следовало произвести глобальную оценку моральных заповедей, с тем чтобы понять, какие из них можно на данный момент перевести в резерв. Исповедь, на которую она отправилась к военному капеллану, капитану дону Фернандо де ла Ос Фернандес-и-Рода (который был весьма огорчен тем фактом, что для проведения брачной церемонии был избран другой капеллан, полковник Масиас), превосходно прояснила ей многие вещи, поскольку святой отец после вдохновенного акта веры в знак почитания фигуры святого Каудильо, который приведет нас к окончательной победе, заверил ее, что любая деятельность, дочь моя, направленная на уничтожение и полную ликвидацию преступных и коварных коммунистических, красных, атеистических, масонских, еврейских и сепаратистских орд, в высшей степени угодна Господу нашему, повелителю и творцу справедливости, распределителю Божественного наказания и гаранту священного единства Испании. Достаточно вспомнить о библейском персонаже Гоэле, о котором никогда не отзывался плохо ни один теолог, священник или папа римский. По моему мнению, это означает смерть красным! В наше время, дочь моя… (Тут капитану дону Фернандо де ла Ос Фернандес-и-Рода пришлось взять передышку, чтобы промокнуть платком влажный лоб и восстановить дыхание, потому что, несмотря на разделявшую их перегородку, он был совершенно опьянен бархатистым тембром ее голоса, блеском глаз, отражавших огонек священной лампады и превращавших сей свет в неукротимую страсть, равно как и невинным покачиванием бриллиантовых сережек и исходившим от нее чувственным ароматом, от которого я сейчас сойду с ума.) Чтобы успокоиться, он высморкался и продолжил дочь моя, в наше время Господь наш Иисус в высшей степени благосклонно взирает на все акты справедливости. А теперь прочитай вместе со мной «Аве Мария». Нет, лучше прочти ее одна перед Святыми Дарами и обратись к Святой Богородице, заступнице воинства земного. Ego te absolvo a peccatis tuis et hic et nunc, domina, te moechissare cupio.
