Селия Эспландиу сделала глоток кофе. Она не знала, говорить ей или лучше молчать. Потом указала на фото:
– Мой отец принимал самое непосредственное участие в организации вторжения республиканской армии. Но из-за каких-то там партийных разборок его все время бросали на выполнение всяких второстепенных задач. – Еще один глоток кофе. – Он был очень разочарован.
– Вторжение армии ведь провалилось.
– Оно продолжалось десять дней, – вмешалась старая Вентура; она говорила сухо и резко, словно все еще испытывала недовольство тем, как когда-то разворачивались события. – Жоан говорил, что лучше вести партизанскую войну, а не идти на прямое столкновение с армией, но к нему не прислушались, вот и…
– Он скорее был сторонником анархистского движения, не так ли?
– Мне кажется, да, – сказала дочь. – Я не слишком-то во всем этом разбираюсь, но мне кажется, это так.
– А два других раза?
Мать с дочерью вновь переглянулись. Мать сделала резкий знак Селии, чтобы та не двигалась с места: она сама посмотрит, в чем дело. Женщина подошла к окну, приоткрыла створку, и в образовавшуюся щель тут же пролезла чья-то рука. Тогда женщина распахнула окно. Жоан Вентура, бесшумно, словно дикая кошка, впрыгнул на середину комнаты. Его жена и две дочери, Селия и Роза, молча застыли, глядя на отца с надеждой и некоторым испугом, особенно Роза.
– Это твой отец, Роза.
– Не бойтесь, – тихо сказал тот.
Потом обнял жену. Короткое, быстрое объятие. Затем попытался заграбастать в объятия Розу, но девочка увернулась и укрылась за материнской юбкой; тогда мужчина обнял Селию, крепко прижав ее к груди, и мать внезапно ощутила приступ непонятной ревности. Она отвернулась к плите и до краев наполнила миску горячим супом. Вентура принялся есть как ни в чем не бывало, словно было совершенно естественным, само собой разумеющимся уйти из дома вместе с проигравшей армией, заверив семью, что речь идет всего лишь о нескольких неделях, примкнуть к маки и завоевать их безоговорочное признание благодаря идеальному знанию зоны, которую он, будучи контрабандистом, в свое время исходил вдоль и поперек; потом сотрудничать с французским Сопротивлением, превратившись в грозного лейтенанта Марко, действующего в местах, откуда он был родом, опоздать к расстрелу своего сына, горько оплакать его вместе с родными, снова исчезнуть на девять лет, не подавая никаких признаков жизни, чтобы однажды, не спрашивая ни у кого разрешения, влезть в окно, вновь бесцеремонно вторгаясь в мою жизнь, и надо же, у меня для него наготове горячий суп и добрая порция жаркóго.
– Я думала, ты умер, – сказала она, вытирая руки о передник.
– Я тоже. – Он подмигнул Селии. – Как же вы выросли, дочки. – Порылся в кармане, вытащил смятую конфетку и протянул ее Розе, которая не осмелилась взять ее.
– Ты совсем вернулся?
– Нет. – Он снова посмотрел на дочерей. – Вы уже совсем взрослые. – Обращаясь к Розе: – Сколько же тебе лет?
– Четырнадцать.
– Ничего себе! Четырнадцать. – Удивленно: – Четырнадцать?
– Зачем ты пришел?
– Скажи своему двоюродному брату, что, когда все закончится, я ему все возмещу.
– Манел не ждет никакого возмещения. Так зачем ты пришел?
– Убить Таргу. Я знаю, как это сделать.
Боже правый, подумала его жена, наконец-то настал этот день, что я должна сделать, Господь Всемогущий, чтобы помочь моему мужу убить Валенти Таргу, чтобы я снова могла спать, не видя каждую ночь своего Жоанета с пулей в одном глазу и страхом в другом, потому что меня не было рядом с ним, Боже мой, будь милостив…
– Можешь на меня рассчитывать. – Властным тоном: – Девочки, быстро в постель.
Девочки были слишком напуганы и взволнованы, чтобы проявить непослушание. Селия подошла к отцу и обняла его. Поскольку она уже усвоила урок, спросила лишь:
– Ты до утра останешься?
– Нет. Но я скоро вернусь. Теперь уже скоро.
– И вы пошли спать? – Только теперь Тина попробовала кофе. Вкуснейший, как и в прошлый раз.
– Нет. Ни я, ни Роза. Мы уселись на лестнице и слышали весь разговор.
Тина посмотрела в окно столовой. Краем глаза заметила, что телевизор у нее за спиной включен, но без звука. Транслировали гонку «500 миль Индианаполиса». В окно был виден внутренний двор, каменистый сад, полный цветов, жизнерадостно возвещавших, вопреки печальной истории обитательниц дома, о приходе весны. В глубине сада, возле сарая, в котором, по всей видимости, размещалась мойка, виднелся деревянный крест, обшарпанный и почерневший, а рядом – странный цветок, скорее всего искусственный, сине-желтый, напоминавший экзотическую рыбку. Селия встала, чтобы выключить телевизор. Вернувшись на место, она задумчиво посмотрела во двор и вновь повторила, словно заново переживая те события, что да, она слышала весь тогдашний разговор, потому что вместо того, чтобы отправиться спать, они с Розой уселись на лестнице. Весь разговор. Разговор мужа с женой, у которых годы страданий до донышка иссушили в душе всю нежность, так что они даже представить себе не могли, что могут попытаться проявить друг к другу хоть толику ласки, и беседа их носила сугубо деловой характер, поскольку им обоим гораздо важнее было извлечь наконец пулю из глаза Вентуреты, чем обрести отдохновение в объятиях друг друга.
– Он по-прежнему ходит по деревне с охраной.
– Нам это известно. Мне помогли проследить за ним, и мы знаем все его привычки. – Он взглянул жене в глаза. – Но есть случаи, когда он отказывается от охраны.
– И когда же?
– Когда отправляется к шлюхам или по своим грязным делишкам. Пока что мне помогали. Но теперь мне придется действовать одному.
– Но как раз теперь тебе больше всего нужна помощь, Жоан.
– Маки… очень изменились. Каждый занят своим делом. Мне здорово помогли люди Каракремады.
– Но почему теперь они оставляют тебя одного?
– Потому что это мое личное дело. Им больше нельзя рисковать людьми. – Немного помолчав, он все же решился сказать правду: – Понимаешь, я собираюсь убить его своими собственными руками. Не хочу, чтобы это сделал кто-то другой.
– Тогда тебе помогу я, – ни минуты не колеблясь, решительно заявила женщина. – Даже если ты скажешь «нет». Я хочу с высоко поднятой головой смотреть на всех этих Бурес, Сесилию Басконес и семейство Мажалс, у которых с языка не сходит Франко, Испания и Фаланга, будь проклята мать, что их породила.
– Если ты будешь так злиться, то никак не сможешь мне помочь. – Он постучал пальцем по лбу и продолжил тихим голосом, поскольку уже много лет вынужден был говорить шепотом: – Надо действовать с холодным рассудком.
– Договорились. Я не буду злиться. Нисколечки. Но я не хочу, чтобы все эти сволочи радовались, не хочу, чтобы они смеялись и думали, что победили, чтобы они прятались за спиной Валенти Тарги, не хочу, чтобы они смотрели на меня свысока, потому что я жена одного из тех, кого называют бандитами. Пусть они увидят, что Тарга не такой уж неприкасаемый.
