– Надо же какое совпадение! И я не встречала никого лучше меня! – сказала она.
Ей хотелось развивать эту тему и дальше, но Сашку забрали двигать кухонный стол. Почему-то когда надо было двигать столы, всегда вспоминали о Сашке. Видимо, где-то на небе незримо прописаны обязанности каждого человека – прямые и дополнительные. И вот там кто-то написал карандашиком против фамилии Дудник – «переноска мебели».
Пришлось Рине странствовать по квартире в одиночестве. Выставив вперед ноги, Влад Ганич сидел на маленьком стульчике там, где дверь из коридора открывалась в ванную. Шнурки у него были развязаны, лицо трогательно-беспомощное. Одна из пуговиц на пиджаке болталась на нитке. Изумленная Рина открыла было рот, чтобы сказать ему об этом, но Лара, подойдя сзади, прошипела ей на ухо:
– Тшш! Не вздумай! Это он жену караулит!
– Какую жену?
– Заботливую. Посмотри на его хитрую физиономию! Как же! Рассеянного из себя корчит! Пуговицу оторвал, шнурки развязал и ждет, кто ему про шнурки скажет и пуговицу предложит пришить. Только она предложит, а он ее цап! – и на всю жизнь.
Рина осторожно переступила через вытянутые ноги Влада, опасаясь задеть хотя бы одну ловчую пуговицу. Влад обожал всякие психологические схемы, повышающие его значимость. Например, весь май он доставал по соцсетям одного известного певца. Наконец певец ответил ему «хм, спасибо!» и добавил его в друзья. Влад Ганич в ту же секунду выкинул певца из друзей и потом целую неделю показывал всем, что у него в подписчиках светило мирового уровня, дружбу которого он, Ганич, не разделил, поскольку не является его фанатом.
На лестничной площадке Фреда разговаривала по телефону с мамой, то и дело повторяя, что мама ведет себя безответственно. Кирюша залез в тумбочку, в которую вообще нереально было втиснуться. Но именно потому он и забрался, что никто не поверил бы, что такое возможно.
– Что, опять хронические попрятунчики начались? – понимающе спросила Рина.
Все уже привыкли, что Кирилл вечно где-то прячется. То в большом баке на кухне, то в красном ящике для огнетушителей. Самым примечательным при этом было то, что Кирюшу никто не искал, а находился он просто в процессе пользования предметами. Пик успеха Кирилла пришелся на вчерашнюю ночь, когда он засел в душе в ластах и маске и с трубкой в зубах читал при свете фонарика журнал, поджидая девочек. Здесь его и застукал в три часа ночи Кузепыч, пришлепавший мыть ноги. Кирюше он очень обрадовался, поскольку с вечера еще искал, кому вымыть лестницу со второго этажа на первый.
Лене на руку сел комар. Чтобы никто его не раздавил, она накрыла его стаканом и смотрела, как он ест.
– Вылупятся комарята, и я буду для них папа, – проворковала она. – Они будут летать вокруг, целовать меня и пищать: «Папа Лена, папа Лена! Мы тебя любим!»
Кирюша высунулся из тумбочки:
– Ты психиатру не показывалась?
– Подыскиваешь компанию? Надеешься, оптом будет дешевле? – ласково спросила Лена.
– Не будет дешевле. Но почему ты «папа»?
– Потому что одна мама у комарят уже есть – комариха, а мачехой я быть не хочу!.. И вообще: психиатру меня показывали еще в Киеве, когда ко мне прилетела золотая пчела.
– И что он сказал?
– Он сказал, что у меня прекрасные волосы.
Выманивать Кирюшу из тумбочки Ул поручил Афанасию.
– Ты уж культурно как-нибудь, чудо былиин. А то я не выдержу и по шее ему дам. Яра вон огорчается, что нам мебель ломают, – объяснил он.
Афанасий успешно извлек Кирюшу из тумбочки, увел на балкон и, отвлекая от дальнейших попрятунчиков, затеял с ним культурный разговор.
– Никогда не верь цитатам из Интернета! – сказал он. – Они все выдраны из контекста. В Интернете напишут: «Женщины не нужны. Л. Н. Толстой». А на самом деле он сказал что-нибудь вроде: «Женщине не нужны проблемы с вялыми типами, которые сами не знают, чего хотят». И вообще не Толстой это сказал, а, допустим, Пушкин.
Тут Афанасий смутился, потому что, придумывая цитату, нечаянно ляпнул нечто такое, что прямо относилось к нему самому. Выручило его то, что из комнаты со стены раздались мерные удары.
– Тихо! – закричал Ул. – Дайте послушать! Это же в первый раз!
Вместе с Ярой он стоял у стены. Новые часы, подаренные Меркурием Сергеичем, собирались пробить полночь. Два удара, четыре, шесть… После одиннадцатого удара часы вдруг замолкли и стрелка бессильно задергалась, натыкаясь на препятствие. В циферблате торчала вилка. Причем торчала так, что все три стрелки – и часовая, и минутная, и секундная, – зажатые между двух ее зубцов, были на цифре «двенадцать».
Яра вскрикнула.
– Шутки шутим? Кто это сделал? – с угрозой прорычал Ул.
Никто не признался. Ул стал проверять русалки. Русалки у всех оказались заряжены.
Когда все это случилось, Даня стоял у окна. В какой-то момент ему почудилось, что мимо него кто-то проскользнул. Цветы на обоях чуть смазались. В карман Дане скользнуло что-то холодное. Он пугливо накрыл это ладонью, потом осторожно вытащил. В руке у него было полированное, с неровными краями стеклышко, вставленное в металлическую рамку с цепочкой. К стеклышку была привязана записка:
«Завтра в десять вечера на «Китай-городе». Никому не говори. Прыгун возьми с собой».
С запиской в руках Даня шагнул к Меркурию, но тут ему пришло в голову, что тот, кто подбросил стеклышко с цепочкой, все еще может быть в комнате и наблюдать за ним. Даня остановился, поглаживая стеклышко пальцем. И чем больше поглаживал, тем сильнее сомневался, что надо что-то говорить.
«Ну а что тут такого? «Китай-город», десять вечера… Метро еще работает, народу полно. Если бы меня хотели схватить, придумали бы что-нибудь получше», – размышлял он.
Глава четвертая
Белый цветок с алой сердцевиной
В последние годы я пересмотрел все свои ценности. Например, по какому принципу люди выбирают друг друга для доверия и дружбы? Раньше я считал, что по родственности ума и жизненных интересов, а теперь вижу, что скорее по степени чуткости и умения понимать слова до того, как они сказаны. Нужно не только слушать человека, но и слышать его.
Из дневника невернувшегося шныра
Лекции Вадюши были пыткой, но пыткой блестящей. Мозг он выносил по всем правилам педагогического искусства, но зато, если уж и ввинчивал в голову шуруп знаний, он оставался там навсегда. Поймать самого Вадюшу на незнании чего бы то ни было удавалось лишь Дане. Значительно реже – Фреде. Но и другие регулярно пытались. Вот и сегодня, исписав три страницы названиями старых улиц и переулков Москвы, где у шныров когда-то были закладки, Лара напрягла свой хрупкий мозг и, надеясь на передышку, спросила:
– А неприличный вопрос можно?
