– Плывет… – шепнула Рина.
– Как? Лапами, что ль? – с сомнением спросила Суповна.
Рина показала на крылья. Маленькие крылышки дракончика подрагивали. Похожие движения проделывал и хвост.
– Надо ему, значит, воду обеспечить, – озаботилась Кавалерия. – Может, он оттого такой толстый, что они в этом возрасте в воде живут, а на суше им двигаться тяжело?
– Думаю, они и взрослыми плавают. Полет похож на плавание. Пеги и те пытаются иногда крыльями грести, а тут крылья кожистые, перьев нет, – с ощущением, что не ошибается, предположила Рина.
– Эта-то котлета плавает? Хм… Ну разве что ныряет… – Суповна с сомнением посмотрела на дракончика. – По мамке-то не скучает?
Рина не могла покачать головой, потому что это разорвало бы ее контакт с гепардом, но она поерзала губами.
– Не похоже, – ответила она. – Драконы – они как черепахи или как крокодилы. Может, мать и охраняет кладку, но о детях не заботится.
– Тогда это не мать, а самка! – задиристо заявила Суповна.
От ее громкого голоса, заставившего вздрогнуть стекла, дракончик проснулся. Мысли его заметались, после чего остановились на том, что можно бы подкрепиться, раз других идей все равно не возникает.
– Давай! – прошептала Кавалерия Рине. – Пусть он тебя выберет!
Рина сосредоточилась. Догнала волной своих мыслей волну мыслей дракончика. Представляясь ему, стала формировать свой образ. Поначалу вообразила себя в виде драконихи, привлекательной во всех отношениях. «Иди ко мне, мой маленький! Я научу тебя дышать огнем!» Не сработало. Дракончик тревожно вздрогнул и попытался отодвинуться. Видно, опасался, что его сожрут. Искупая невыгодное впечатление, Рина мгновенно убрала дракониху и переключилась на пищевой ряд. Представила себя с огромной миской фарша в руках: «Ну а так? Иди сюда, малыш!»
Но то ли потому, что рыбий хвост все еще торчал у дракончика в горле, то ли еще почему-то, но рекламная кампания оказалась неуспешной. Отодвинувшись от Рины и разорвав контакт с гепардом, дракончик заскользил по медному котлу, панически царапая лапками, чтобы не свалиться. Однако медь не тот материал, за который можно цепляться. Чем больше он царапался, тем быстрее скатывался. Пытаясь помочь ему, Рина схватила дракончика рукой. Он зашипел и, извернувшись, вцепился ей зубами в ладонь.
– А-а-а! Спятил?! Больно! Челюсти ему разожмите!
Дракончик шипел, Рина орала. Суповна и Горшеня тянули их в разные стороны: Суповна – Рину, а Горшеня – дракончика. Сцена вышла душераздирающая. Проще всего ее будет представить тому, кто хотя бы раз в жизни пытался удержать в ванне паникующего кота, с которого душем смывают шампунь.
Минуту спустя Рина, бледная от пережитого ужаса, сидела за столом Кавалерии и смотрела на свою изодранную руку, на которую Суповна щедро лила перекись. Перекись шипела и, окрашиваясь в розовый цвет, повисала на ране хлопьями.
– Ничо, девка! Терпи! Подштопаем тебя – будешь как новенькая! Это мужики пущай от крови в обморок грохаются! Женщины… – это слово Суповна произносила как «женьщини», – они храбрее мужиков во всех глобальных испытаниях. Даже в детстве девчонки кровь сдают в пять раз спокойнее мальчишек. Кто вечно валяется в коридорах детских поликлиник полуживой с прижатой к пальчику розовой ваткой?
– Я же хотела как лучше! – стараясь не смотреть на свою руку, обиженно повторяла Рина. – Чего он в меня вцепился?
– Просто… ты… не та! – медленно произнес Горшеня. – Нельзя было… трогать. Сам… должен… выбрать!
В коридоре что-то забухало, донеслись возбужденные голоса. Там кто-то с кем-то боролся. Один человек прорывался внутрь, а другой его задерживал. Потом в дверь чем-то одиночно стукнули – и опять возня. Видно, того, кто постучал, пытались оттащить.
– Войдите! – разрешила Кавалерия.
Что-то неуклюже завозилось, цепляя стены, и в кабинет на костылях ввалилась Наста. Она была раскрасневшаяся и очень злая. За ней, пытаясь ее успокоить, переваливался Рузя.
– Не надо! Не надо! – повторял он.
– Скажите своему Меркурию, чтобы пускал меня в пегасню! Я ему там все перебью, если не будет пускать! – крикнула Наста с порога.
Кавалерия посмотрела на Насту сперва сквозь очки, а потом поверх них, сверяя впечатление. Во внешности Насты с прошлой их встречи произошли некоторые изменения. Наста окончательно избавилась от своих бровей – прекраснейших во всем ШНыре – и на их месте написала не то тушью, не то еще чем-то «брови». Буквы, разумеется, располагались дугой. Одна дуга – там, где была правая бровь, другая – на месте левой.
– Что-то не так? – спросила Наста задиристо.
– Да нет. Все прекрасно, – заверила ее Кавалерия. – Так почему Меркурий Сергеич прогоняет тебя из пегасни?
– Она хочет верхом, – наябедничал Рузя.
– Да! Хочу!
– Тебе нельзя!
– Это тебе ничего нельзя! Отвали, пингвин!
Отгоняя Рузю, Наста взмахнула костылем. Стеллаж, разделявший кабинет на две части, покачнулся, и фарфоровая фигурка играющего ребенка скользнула к краю. Рузя тоненько взвизгнул. Коснувшись серебряной руки на нерпи, Кавалерия подхватила фигурку уже у самого пола и вернула на место.
– Так, – негромко сказала она. – НАСТА! Я считаю до трех. За это время ты должна успеть развернуться на сто восемьдесят градусов и сгинуть. Потому что, когда я скажу «четыре», ты окажешься у Лехура в больнице с банкой джема на тумбочке и с самым дурацким любовным романом, который я найду в шныровской библиотеке… Раз!
Опыт сотен книг и фильмов свидетельствует, что все самое интересное происходит всегда на счет «три», а порой, чтобы избежать клише, даже и на счет «раз». Однако сейчас все началось гораздо раньше. Фарфоровая фигурка ребенка, которую Кавалерия из осторожности отодвинула подальше от края, привела в движение и прочие фигурки, которыми была заставлена полка. Среди фигурок оказался и круглый мраморный шар, установленный на куске лавы с небольшим углублением. Шар покатился и с грохотом упал на пол, расколовшись вдребезги.
Испуганный дракончик завертелся на котле у Горшени, с котла перемахнул на рукав, с рукава на голову и, с силой оттолкнувшись задними лапами, прыгнул на руки к Насте. Ловя его в воздухе, Наста выпустила костыли и обрушилась на пол с шумом, ничуть не меньшим, чем шар. Только дракончик на этот раз не испугался. Уютно устроившись на животе у Насты, он свернулся и спрятал нос под крыло. Вид у него был довольный.
– Ну что вам сказать, вдовы? Кажется, я грохнулась! – сообщила Наста с пола, хотя это и так было всем понятно.
– Вы, конечно, хотите узнать, цела ли я? Большое спасибо! Пол не пострадал! – продолжала Наста.
Все молчали, глядя не на Насту, а на Горшеню, который, вскочив и раскинув руки, заполнил вдруг всю комнату от пола до потолка и от стены и до стены. Нависнув над Настой, он пристально уставился на нее. Глаза-пуговицы блестели невероятным торжеством.
