Старичок очень смутился.
– Да, я, – залебезил он. – Но ничуть даже и не из форта. Просто дочь моей хорошей знакомой… Чудная девушка, аккуратная, порядок просто обожает, но в сердечных вопросах абсолютно беспомощная! Мужчины ее вечно обижают. Дня по три ходит заплаканная, пока разбитое сердце не срастется… Потом все повторяется, кадр в кадр!
– Знаю, – подтвердил Гай. – Как-то я даже посылал двух охранников выяснить, почему так происходит. И что же? Они вернулись от очередного ее ухажера, вытерли биты газетками, но в психологическом плане объяснить мне ничего не смогли… Ладно, девушку трогать не будем! Пусть себе склеивает записки из клочков!
Серая машина тронулась. Белдо оглянулся на удаляющийся дом.
– Но мы же ничего не выяснили! – воскликнул старичок.
Гай бережно разгладил на колене смятый лист.
– Напротив, мы выяснили все, что смогли… Узнали примерно, как выглядит место. Эльбам известно, что закладка, когда силу ее перетянут в наш мир, подпустит к себе любого! Она еще непуганая, доверчивая, как прикормленная хлебом лань из зоопарка, которой почти всякий смог бы всадить в бок нож… И та, первая шныровская закладка была такая, пока я по глупости не расколол ее! – в голосе Гая прозвучала старая, приглушенная временем досада.
Дальше Гай ехал молча, только губы его кривились, и он покусывал их, словно находясь в сомнении. Потом вдруг взглянул в окно и подался вперед, как человек, на что-то решившийся.
– Это же Тверская, так?.. Видишь тот белый длинный дом? Остановись возле почтового ящика на углу… – приказал он водителю. – Не так близко… Немного сдвинься вперед. А теперь чуть назад! Слишком далеко сдвинулся…
Серая машина остановилась.
– Отлично. Просто тютелька в тютельку! – похвалил Гай, оценивающе взглянув на угол дома и прикинув расстояние. – У вас не болит голова, Дионисий?
Старичок помассировал пальчиками виски.
– Болит, – удивленно признал он. – Откуда вы знаете? Не то чтобы сильно, а вроде бы слегка ноет.
– Правильно! – одобрил Гай. – В том ящике сильная шныровская закладка… Подойди вы ближе, вас постигла бы судьба некоторых дам из вашего форта. Так что оставайтесь лучше в машине. Она защищает…
– Вы знали, что здесь охранная закладка, и молчали? Не приказали форту Тилля ее зачистить? – забеспокоился Белдо.
– На то есть свои причины, Дионисий! Да, это неприятное для нас обоих место, но чем-то и удобное. Здесь мы сможем спокойно поговорить, и ваш опекун ничего не услышит… Закладка сбила ему все настройки. Он оглушен, недоумевает, даже подозреваю, что ему сейчас так же больно, как и вам. Так что не тревожьтесь… Ситуация с Круней, которую эльбы отключают всякий раз, как она начнет сопротивляться, здесь не повторится, – сказал Гай, казалось, даже смакуя эту подробность.
– Да. Я понимаю… понимаю… – пискнул Дионисий Тигранович, массируя лоб.
– Вы лишь силитесь понять, Дионисий! Силитесь, но пока не понимаете! И не волнуйтесь! Даже если вы что-то поймете, вы ничего не разболтаете.
Старичок испуганно вжался в спинку кресла, оглядываясь на джип, прилипший к их бамперу.
– Нет-нет, Дионисий… Не надо оглядываться! И трогать боевое кольцо лотарингских королей не стоит. Сейчас для него слишком темно, а достаточной энергии оно не накапливает… мы оба это знаем. К тому же вам не угрожает никакого насилия. Я нуждаюсь в собеседнике, и вы самый подходящий. «Ничто так не проясняет дело, как объяснение его другому лицу!» – говаривал Шерлок Холмс. Станете моим доктором Ватсоном, Дионисий Тигранович?
– О-отчасти.
– Сладостно это слышать! Значит, я смогу выговориться. Когда же перестану в вас нуждаться, я сотру вам память! Лишь несколько последних минут, ничего глобального. Я, конечно, не фельдшер Уточкин, фальшивых воспоминаний мне не сфабриковать, но в остальном сработаю чисто. Вы нужны мне на боевом посту. Я дорожу вами, лукавый старичок!
– Б-благодарю.
– Знаете, Дионисий, порой мне кажется, что эльбы не стали бы мешать, попытайся шныры пронести с двушки великую закладку. Физически пронести, я имею в виду, хотя, конечно, это огромный камень, который и десять пегов не стронули бы с места. Напротив, эльбы были бы даже рады… по своим причинам, разумеется.
– По каким? – жадно спросил старичок, забыв, что узнавать это ему нет никакого смысла.
– Эльбы засиделись в болоте. Их мечта – прорвать границу мира. А это произошло бы при встрече камней-двойников. Раздутый газом шарик пронзила бы огненная игла. Здешний мир слился бы с болотом. Часть эльбов погибла бы, значительная часть людей тоже, но тот, кто уцелел, встал бы у истоков новой цивилизации!
Белдо, не отвечая, мелко трясся.
– Да, Дионисий, правильно опасаетесь! Я и сам не знаю, что произойдет, если граница между мирами исчезнет. Может, океан вскипит? Может, континенты сместятся? Не каждый день на тебя сваливается задохнувшийся мир. Но скажу больше, – Гай оглянулся на почтовый ящик и снизил голос до шепота. – Я торможу начинания эльбов как могу, мешаю им… Осторожно, разумеется, торможу и осторожно мешаю, поскольку псиос – это наше все и лишаться его никак нельзя.
– П-почему т-тормозите? – поразился Белдо.
– Потому что цель эльбов тупикова. Если что-то продумываешь – продумывай до конца. При вспышке двойников исчезнет лишь граница между нашим миром и болотом! Граница двушки уцелеет! Двушка отгородится от нас и не пустит к себе ни эльбов, ни людей – я вас уверяю! И никакие пеги, гиелы или драконы не преодолеют эту новую преграду. Точнее, они-то, может, и преодолеют, а мы никогда.
– И даже шныры?
– Шныры, может, и проскочат как-нибудь, а новых уже не появится. Ни к кому больше не прилетит золотая пчела. Все будет слишком изуродовано, искривлено, представления исказятся… Добрым, возможно, будет считаться не тот, кто не убивает вообще, а тот, кто убивает меньше других и без предварительных пыток. Эльбы ведь пожирают слабых без малейшего смущения, вам это известно… Доносы будут восприниматься как гражданская сознательность, ну и прочие искажения в том же духе… Поэтому, Дионисий, в этом проекте я совсем не друг эльбам, хотя и не по этическим причинам.
– Из-за двушки? – догадался старичок.
– Да. Мой девиз: или двушка, или ничего. Эльбы выродились. Они мудры по-прежнему, они хранят уникальные знания, но их мудрость давно отказывается созидать. Я не против разрушения, но коль скоро ты все разрушил, построй на этом месте хоть что-нибудь новое. Но нет, никогда – их творческая энергия иссякла!
– Вы говорите крамольные вещи! – в ужасе воскликнул старичок, показывая на водителя.
– При нем можно. Не волнуйтесь! – Гай с легкой усмешкой взглянул на равнодушный затылок своего шофера. – С эльбами ясно. Теперь поговорим о людях… И их мне не жаль. Эволюция зашла в тупик. Люди жадны, глупы, невеликодушны, подвержены самым суетным и жалким страстям. Тела их стали неуклюжи: все больше действий они делегируют машинам. Не так давно пройти сотню верст пешком не считалось достойным упоминания. Да почти всякая охающая старушка проходила в день верст по пятнадцать, навещая в городе сына-сапожника… А теперь? Уже на два километра все ловят такси или ждут маршрутку. Что это, как не вырождение? А ведь интеллектуальная энергия связана с энергией физической! Оттого и не появляются нынче Моцарты.
