– Не просто мощнее, – назидательно поправил Даня. – Она… гораздо… мощнее… чем шныровская… была когда-либо…
Речь Дани, обычно быстрая, звучала сбивчиво. После каждого слова он делал паузу, забывая, что хотел сказать. Сияние закладки охватывало всех. Даже Гамов перестал с тревогой посматривать на берсерка на гиеле, который описывал над лесом петли, следуя над дорогой и словно показывая ее кому-то. Гамов смотрел лишь на закладку и то протягивал к ней пальцы, то отводил их в растерянности, не прикасаясь к валуну.
Золотые пчелы сверкали. Даже те из них, что прежде были тусклыми, с царапинками, с небольшими дефектами крыльев, теперь сияли так, что приходилось щуриться, чтобы смотреть на них.
Сашке почему-то вспомнилось, что в детстве он обожал лизать батарейки. Причем не круглые, а квадратные, которых сейчас и в продаже не найти. Контакты-проволочки там располагались рядом, и если лизнуть, язык ощущал кисловатое пощипывание и ноздри забивались запахом смолы. «Что ты делаешь?! Нормальные люди так не поступают! А ну дай сюда!» – говорила его мама, которая тогда была жива, и… в свою очередь, не удержавшись, лизала батарейку.
У Рины исчезло ощущение времени. Настоящее, будущее, прошлое – все соединилось в одной все вмещающей точке. Как и Сашка с батарейкой, она провалилась в прошлое. Увидела слепую женщину с добрыми руками – маму. Мама шарила рукой по одеялу и искала ее, Рину, тихо лежащую под кроватью и вместо себя подложившую подушку. Мама через одеяло гладила подушку и говорила ей: «Девочка моя!» Рина же – хотя разве тогда она была Рина? – под кроватью в восторге дрыгала ногами и хихикала, не понимая, что слух у слепых чуткий и уж подушку от человека отличить они более чем способны.
Рина вздрогнула, очнулась. И сразу исчезли и кровать, и нагретый солнцем паркет, и мама. Рина увидела Сашку, который гладил рукой валун по выступу, напоминающему медвежий нос. А вот и Макар. Он почему-то стоял рядом с закладкой на четвереньках, бодал ее лбом и глупо улыбался… Интересно, что ему мерещилось? Рина засмеялась было, но, посмотрев на свою куртку, поняла, что и сама сейчас ползала по земле, забираясь под воображаемую кровать.
Фреда разговаривала с валуном, потрясая в воздухе пальцем. Рина придвинулась поближе, ожидая услышать вечные истины, но оказалось, что Фреда всего лишь объясняла закладке, что собирается пересдать ЕГЭ по физике не потому, что физика ей нужна, а потому, что это единственный предмет, по которому ее балл ниже 90.
А потом Рина увидела цветок с алой сердцевиной. Его стебель постепенно распрямлялся. Последние пульсирующие волны перетекали из цветка в валун. Рина определила, что закладка уже вся здесь. Силы ее до капли перешли в их мир, а на двушке великий камень стал обыкновенным. Сбылось древнее пророчество. Десять шныров пронесли закладку с двушки. А они-то пытались угадать, как пронесут через болото огромный валун. Как все десять сумеют нырнуть в Межгрядье. И оттого пророчество казалось несбыточным или очень отдаленным.
Цветок с алой сердцевиной окончательно распрямился. Огромный валун вздрагивал. Бился как огромное, медлительное, живое сердце. Вода в его трещинах приметно дрожала. Огромный камень был проникнут особой, не знавшей земных аналогов жизнью, перетекшей в валун и нерешительно еще, осторожно присматривающейся к окружающему.
Рина хотела прикоснуться к камню, чтобы проверить, нагрелся ли он, но ее рука неожиданно прошла сквозь валун. Закладка была и материальной, и нематериальной одновременно, сочетая в себе противоположности с такой легкостью, что было ясно: лично для нее никаких противоположностей здесь нет. Рина, переставшая видеть свои пальцы, пошевелила ими где-то в пустоте, не ощущая ни малейшего сопротивления. Вытащила руку, испуганно посмотрела на пальцы. Рука была целой и невредимой. Тогда все с той же пугливой осторожностью Рина погрузила в камень лицо.
Она ожидала, что внутри окажется темно, и собиралась отдернуть голову, но увидела молочный туман, стелющийся вдоль земли. Туман переходил в озеро так плавно, что границы озера скрадывались. За озером к небу тянулась скальная гряда такой крутизны, что подняться на нее было бы немыслимо.
«Двушка? Вторая гряда?» – подумала Рина, защищенная тем смазанным ощущением реальности, которое мешает удивиться до конца и тем сохраняет разум.
Невольно ожидая синхронности, того, что очертания иного мира как-то совпадут с этим, раз совпало озеро, Рина посмотрела туда, где в их мире находился монастырь. На двушке монастыря, конечно, не оказалось, но на его месте скалы таинственно раздвигались, как кольцо разомкнутой цепи, сквозь разлом же слабо брезжил разгорающийся свет.
Казалось, скалы расходятся совсем чуть-чуть, однако Рина понимала, что раз разлом видно издалека, да и еще и свет пробивается, то проход достаточный. Возможно, это вход в ущелье, сквозь которое в Межгрядье попала закладка. Как возник этот проход? Почему здесь? Одновременно ли с монастырем или существовал всегда? Этого Рина не знала, и не было у нее времени, чтобы узнать.
Главное, что она почувствовала: с той стороны разлома вместе с брезжащим светом просачивалась любовь, каждому дающая надежду. Даже у выжженного элем растворенного, что мешком осел на траву после гибели своего страшного погонщика, есть шанс, пока остаются силы, хотя бы слабо позвать – или захотеть позвать. Пусть едва слышно, но во всю силу ослабевшей души и почти уничтоженного мозга.
Рина поняла, что если пройти сейчас сквозь камень, переплыть озеро, то сквозь ущелье можно из Межгрядья проникнуть за Вторую гряду. Сейчас эта дверь открыта. Охваченная этим желанием, Рина бросилась вперед, но ее отвлек предупреждающий крик Фреды.
Отпрянув от валуна, Рина увидела, что Фреда кивает на лесную дорогу. Оттуда, где колеи двоились и четверились, показалось сразу несколько машин. Три машины двигались одной группой, одна отставала, причем сильно. Даже и остановилась вдали от остальных. Из нее выскочили Наста и Рузя, которого Рина издали узнала по круглой застенчивой фигуре. Был с ними и кто-то третий, не известный Рине. Молодая женщина, лицо которой закрывал платок.
Первым в группе из трех машин ехал тяжелый джип. Свернув с дороги, он безжалостно снес молодую елку и затормозил на расстоянии, безопасном для выстрела шнеппера. Над крышами машин пронесся берсерк на гиеле. Полыхнули искры электроповодьев. Гиела, от боли зависнув на месте, несколько раз вхолостую ударила крыльями. Берсерк спрыгнул и, приземлившись на полусогнутые ноги, подбежал к тяжелому джипу. Дверца джипа распахнулась. Берсерк показал рукой на валун.
Выскочил Тилль, за ним два арбалетчика и девушка, показавшаяся Рине знакомой. Яра? В одном джипе с Тиллем? И не только с ним. Девушку придерживал за локоть невысокий гибкий мужчина. Он не укрывался за Ярой от возможных выстрелов, а просто держал ее за локоть и не грубо, но властно тянул к валуну.
За Гаем спешили Белдо и Тилль в сопровождении нескольких берсерков. Старичок издали поглядывал на Гамова и, грозя ему блестящим ноготком, точно спрашивал с укоризненной лаской: «Ну что, Женечка, погулял в парке?»
